Олег Курылев - Победителей не судят

Однажды Николаса пригласили в дрезденское отделение Театральной палаты — одного из департаментов министерства пропаганды, располагавшееся в неброском двухэтажном здании на Шеффельгассе. Чиновник с приветливым лицом и холеными руками долго расспрашивал его о творческих планах. На лацкане его коричневого пиджака поблескивал золотой значок ветерана партии, а в глазах за стеклами очков читался пристальный интерес к собеседнику.

— Скажите, господин Шеллен, а что вас так привязывает к Зигмунду Циллеру?

— Он хороший режиссер, мы всегда находили с ним общий язык.

— А с немецкими режиссерами вы не находите общий язык? С вашей-то репутацией мастера? Нет уж, позвольте не поверить.

— Видите ли, господин…

— Поль. Моя фамилия Поль.

— Видите ли, господин Поль, хороший режиссер — прежде всего талантливая творческая личность. Кроме этого он выдающийся организатор, знаток психологии зала, дипломат по отношению к автору произведения, духовный отец и наставник труппы. Я мог бы перечислить еще несколько важных для хорошего режиссера черт, но вот национальность… она не имеет к этому никакого отношения. Ну ни малейшего.

— Вас послушать, так Циллер просто гений, — сказал Поль без тени нервозности в голосе. — Ну хорошо, если в Дрездене ему нет равных, то, может быть, стоит поискать в столице?

— Вы делаете мне конкретное предложение? — удивился Шеллен.

— Вам и вашей очаровательной жене.

От неожиданности и чтобы отвязаться, Николас обещал подумать и посоветоваться с супругой. Они еще некоторое время беседовали, однако никакой конкретики касательно работы в Берлине более не наблюдалось. Из этого Николас сделал вывод — его просто проверяли «на вшивость».

А буквально через три дня он посетил премьерный спектакль «Народного театра», в котором Вильгельмина играла одну из двух главных женских ролей. Это была комедия Дарио Никодеми «Скамполо». Постановка удалась, заключительные аплодисменты долго не смолкали. Выждав время, Николас отправился в гримерную жены, чтобы поздравить с успехом, но еще в коридоре заметил, как в ее дверь прошел тот самый чиновник из Театральной палаты. В одной руке у него был букет роз, в другой — плетеная корзинка, из которой выглядывало горлышко бутылки в золотой фольге. Растерявшись, Шеллен вернулся в начало кишащего артистами и поклонниками коридора, откуда долго наблюдал за сделавшейся сразу ненавистной ему дверью. Дверь эта часто открывалась, пропуская внутрь мужчин и женщин с цветами и без. Но все они довольно быстро возвращались назад, а ни Вильгельмина, ни господин с маленьким золотым значком на коричневом пиджаке не выходили. Наконец, поклонники рассеялись, актеры смыли грим и переоделись. Кто-то крикнул: «Позовите же, наконец, фрау Шеллен». Николас в растерянности отпрянул за угол. Он увидел, как его жена вышла в сопровождении министерского чиновника и как тот взял ее под руку. Труппа отправилась в ресторан праздновать премьеру.

На следующий день, когда сыновей не было дома, между их родителями состоялся непростой для обоих разговор.

— Пойми ты, Ники, что я не могу вот так просто послать Генриха Поля куда подальше, — морщась от головной боли, оправдывалась Вильгельмина. — От него во многом зависит и наш театр, и… и ваше «Облако» тоже.

— Наш театр — в подчинении другого ведомства, — почти кричал Шеллен.

— Не будь таким наивным, мы все под присмотром одного министерства. Ты что, газет не читаешь? Любая официальная рецензия — это либо приговор, либо индульгенция.

— Ну хорошо, — Николас мерил шагами их гостиную из одного угла в другой, — что он тебе предлагал? Он проторчал в твоей уборной почти сорок минут. Может быть, ты и переодевалась при нем?

— Во-первых, не ори на меня; во-вторых, он женат, а у них с этим строго; в-третьих, я не из таких. — Она картинно откинулась на валик дивана, прижав тыльную сторону ладони ко лбу. — Боже, моя голова…

— Он предлагал тебе переехать в Берлин? — Николас остановился и в упор посмотрел на жену. — Только не ври.

— В Берлин? — Она искренне удивилась. — Ничего подобного. С чего ты взял?

«Этот гад либо действительно проверял меня на вшивость, — решил Шеллен, — либо задумал спровадить отсюда только меня одного».

Недели через две Николаса снова попросили зайти в местный офис Театральной палаты. В кабинете кроме известного ему уже господина Поля находился еще один человек в хорошо сшитом сером костюме. В середине его черного галстука был приколот красно-серебряный значок члена НСДАП. Человек этот никак не представился.