Олег Курылев - Победителей не судят

В центре столешницы старой этажерки Эйтель приклеил на предварительно разогретой смоле большой иллюминатор — заготовку будущего зеркала, а к тому, что был поменьше, он также с помощью смолы прилепил большую круглую, тщательно ошкуренную деревянную ручку. Насыпав песок на стекло, он принялся с хрустом тереть его шлифовальником, совершая возвратно-поступательные движения и одновременно медленно обходя «станок» по кругу.

— Главное — делать однообразные движения с одинаковой силой нажима,— пояснял он брату. — Где-то через месяц я планирую получить здесь сферическое углубление с фокусом около двух метров.

— А если оно будет неточным? — интересовался Алекс.

— Для проверки существует простой способ с помощью теневого метода Фуко и лампочки, а для устранения обнаруженных дефектов в руководстве приводятся особые движения шлифовальника. Между прочим, зеркала всех настоящих телескопов после шлифовки на специальных машинах все равно доводят вручную.

Примерно в эти же дни в возрасте тринадцати лет Алекс впервые по-настоящему влюбился. Несколько дней он далее не знал, в кого именно. Просто в универмаге «Реннера» увидал незнакомую девочку своего возраста или чуть младше и понял, что хотел бы увидеть ее снова. Но только через три дня, когда образ незнакомки начал уже затушевываться в его сознании, она снова попалась ему на глаза в магазине школьных принадлежностей на Кройцштрассе. Потом он заметил ее выходящей из Крестовой церкви в сопровождении хорошо одетых мужчины и женщины. Алекс бежал тогда из булочной, но остановился и решил проследить, куда они направятся. Но те дошли до трамвайной остановки и уехали на правый берег. С этого дня он уже не находил себе места. Ему хотелось во что бы то ни стало узнать, как ее зовут, где она живет, кто были эти люди (конечно же, родители). После школы он уже не спешил домой, предпочитая зайти во все местные магазины и потолкаться среди праздно гуляющих горожан на набережной. Если дома вдруг выяснялось, что нужно сбегать в лавку за молоком или отнести мамину записку портнихе, он с готовностью вызывался выполнить все это, правда, возвращался не так скоро, как того следовало бы ожидать. Возвращался с налетом печали в глазах и старался уединиться.

— Ты часом не втюрился? — равнодушно спросил его как-то готовивший уроки Эйтель.

— Еще чего!

— Ну-ну…

После этого короткого разговора Алекс крепился минут двадцать, делая вид, что читает журнал, потом не выдержал:

— Эйтель.

— Чего?

— Ты ведь умеешь хранить тайны?

— Тайны? — Эйтель повернул голову и с прищуром посмотрел на брата. — Ну… это смотря какие.

— Я серьезно… Понимаешь…

— А говоришь, не втюрился, — усмехнулся Эйтель и снова склонился над тетрадкой. — Давай, выкладывай, раз уж начал. — Говорил он это с видом полного безразличия, поскрипывая пером и то и дело сверяясь с учебником. — Ну? Кто твоя Дульсинея?

— Да я, понимаешь, сам не знаю, — решился наконец Алекс.

— А вот это неправильно, — закрывая тетрадь и отшвыривая учебник в сторону, твердо заявил брат. — Предмет своего воздыхания нужно хорошо знать. Я бы даже сказал, досконально изучить. А то потом окажется дура какая-нибудь. Она-то хоть тебя знает?

— Думаю, она обо мне понятия не имеет.

Алекс рассказал брату о своих встречах с незнакомкой.

— Выходила с родителями из церкви, говоришь? Значит, послезавтра в воскресенье мы их там обязательно срисуем. Ты только не кисни. Женщины не любят кислых и робких. — Эйтель подсел к брату на диван. — Организуем наблюдение, подключим агентуру. Таблетка знает всех в радиусе пятисот метров, особенно новеньких… Шучу, шучу… Успокойся, сами справимся.

Воскресным утром братья стояли в переулке возле Кройцкирхе. Мимо проходила празднично одетая публика. Алекс увидел знакомых ему уже мужчину и женщину, но девочки с ними не было. Он указал на них брату. Тот велел ему оставаться на улице, а сам пошел следом.

— Герр Либехеншель, — сказал он, вскоре вернувшись. — Так к нему обратился один из знакомых.

Они дождались, когда интересующая их пара вышла, и проследили за ней до парадного подъезда дома на Кольбергштрассе.

— Та-ак, — многозначительно протянул Эйтель, — Кольбергштрассе, девять. Совсем недалеко от нас. Остается только узнать — они тут живут или пришли в гости. Ладно, пошли. Остальное — дело техники.

К вечеру от одноклассника Эйтеля, жившего в том же дворе на Кольбергштрассе, братья уже знали, что семья Либехеншелей приехала в Дрезден из Гамбурга. Герман Либехеншель, инженер-оптик, был приглашен на завод «Эрнеман-Верке» на какую-то руководящую должность. Этот факт чрезвычайно заинтересовал Эйтеля.