Олег Курылев - Победителей не судят

— Только не я, — сказал мрачно Котлета.

— А ты чем лучше других?

— Я — еврей. Евреев они не принимают.

Эйтель махнул рукой, в сердцах растолкал сидящих и выбрался из шалаша.

Ночью, когда вся банда, тесно прижавшись друг к другу, посапывала под одеялами, Принц и Птицелов курили у догорающего костра.

— Слышь, Максим, а что случилось с твоим братом? Расскажи, — попросил Эйтель.

— Его убили эсэсовцы. В Гамбурге в позапрошлом году.

— Об этом я знаю. Но он же был штурмовиком, таким же, как и они…

— Был. Но, значит, не таким. — Максимилиан разворошил догорающие угли. — Я знаю не больше твоего. В газетах писали, что берлинские СА выступили против Гитлера и Геббельса. Они отлупили эсэсовцев и захватили в Берлине штаб-квартиру национал-социалистов. Но продержались всего несколько дней. Приехал Гитлер с Ремом и Геббельсом и уговорил мятежников не бузить. Он много чего им пообещал, и, говорят, даже при этом прослезился. Те поверили. Штеннеса — их командира — сняли. Потом стали наводить порядок на севере, в тех городах, где СА поддержали берлинцев. Один человек потом рассказывал моему отцу, что эсэсовцы получили тайный приказ убивать активистов, тех, кто подбивал остальных. Моего брата и двух его товарищей нашли на болоте за городом. Его опознали по татуировке на плече. Говорят, всего было убито человек пятьсот. А полиция уже тогда старалась ни во что не вмешиваться…

Через несколько дней, находясь в городе, они узнали, что старую ферму начали разбирать. Руководство Гитлерюгенда решило построить на этом месте пансионат.

А в самом начале сентября братья Шеллен и еще несколько их товарищей стояли на мосту Аугустуса. Они сгрудились на треугольнике одной из многочисленных смотровых площадок и, облокотившись на каменные перила, наблюдали, как буксир внизу вытягивает из-под моста огромную баржу с глиной для дрезденских фарфоровых фабрик. Мальчишки что-то кричали, а Суслик швырнул огрызком яблока в человека на барже и скорчил ему рожу. В этот момент послышалась барабанная дробь. Все обернулись. Со стороны Альтштадта на мост вступала широкая колонна. Впереди на высоченных бамбуковых древках густо колыхались десятки красно-белых полотнищ. Три самых первых ряда состояли из барабанщиков и горнистов. Над покачивающимися в такт шагу длинными черными барабанами, расписанными языками белого пламени, высоко взлетали кленовые палочки. Полицейские заставили весь транспорт прижаться к узким тротуарам, а два желтых дрезденских трамвайчика просто замерли там, где их застигло появившееся шествие. Прохожие потеснились к перилам. Многие замахали руками, приветствуя колонну.

— Это еще что? — удивился Француз.

— А ты не понял? — Эйтель легонько щелкнул Франца Хольцера по затылку. — Гитлеровская молодежь направляется в Нюрнберг на съезд партии. Топают на вокзал. Попросись, глядишь, возьмут и тебя.

— Какой партии, Принц? — пропищал увязавшийся за старшими младший братишка Хольцеров.

— В Германии теперь одна партия, малявка.

«Дрезденские чертополохи» долго смотрели на проходящие шеренги подростков в темно-коричневых шортах, белых гетрах и белых рубашках. Их было не меньше двух тысяч. Они шли, как и положено на мосту, не в ногу, но старательно держали строй, слегка сутулясь под тяжестью больших одинаковых ранцев. Черные галстуки, только что введенные цветные пятиугольные погоны и дробь подковок тысяч тяжелых черных ботинок по булыжной мостовой производили серьезное впечатление. Следом шли шеренги юнгфолька с черными флагами, на каждом из которых ярко выделялась белая молния зиг-руны. Замыкали шествие сотни три девчонок из юнгмёдель, одетых в новенькие курточки из оранжевой замши и темно-синие юбки. Вместо флагов они несли черные треугольные вымпелы, с одной стороны которых были нашиты красно-белые ромбы гитлерюгенда, с другой — номера подразделений и рунические символы.

— Слышь, Котлета, ты все еще мечтаешь объявить войну гитлерюгенду? — тихо спросил Эйтель Густава Поккуса.

Как только на экране из матового стекла отчетливо оформились две длинные змейки, составленные из картонных самолетиков, они получили обозначения групп «А» и «В», соответственно для северной и южной группировок. Первый вопрос, над которым ломали голову аналитики в Деберице и в четырех других дивизионных штабах, формулировался коротко: есть реальная угроза Берлину или нет? Метеорологическая обстановка над столицей благоприятствовала ее защите, но исключить возможность беспокоящего налета было нельзя. При обнаружении третьей группировки, число самолетов в которой значительно превосходило их суммарное количество в двух первых, стало понятно, что это силы второго удара. Группе присвоили обозначение «С». Она шла с отставанием в три часа и с вероятностью 90 процентов была нацелена туда, куда ударит одна из двух первых групп. Нельзя было также исключать вариант, при котором группы «А» и «В» имели общую цель. Ситуацию сильно осложняли постоянные завесы из десятков миллионов дипольных отражателей, которые тоннами сбрасывали как с самолетов атакующих групп, так и с одиночных бомбардировщиков, пересекавших Германию в поперечном направлении, то есть с юга на север и обратно. Несколько раз казалось, что противник готовится начать атаку, производя резкие маневры в сторону Бонна, Дортмунда или Касселя. К этим и другим городам приближались также небольшие группы из трех-четырех «Москито», которые иногда имитировали прицеливание, якобы начиная маркировку, а несколько раз реально сбрасывали «красные капельки» или «розовые анютины глазки» [6] «Red Blob», «Pink Pansy» — типы маркеров цели (особого вида зажигательная бомба), отличавшиеся химическим составом смеси и цветом создаваемого ею пламени. . В таких случаях операторам наведения не оставалось другого выбора, как давать команду на взлет истребителей. Но пока атаки были ложными, и все три вражеские группы продвигались все дальше на восток.