Теодор Вульфович - Там, на войне

С самого утра было пасмурно, а тут солнышко чудом пробилось через слоистые облака и глянуло прямо на крыльцо. Так пригрело, что захотелось мурлыкать, но это было бы уж слишком. Я сидел на ступеньке и был относительно надежно отгорожен от противника плетнем и стенкой старого сарая. Дамба начиналась за сарайчиком метрах в пятидесяти и прямой линией уходила к той стороне села. Сама дамба была длиной метров в восемьдесят — сверху ровная, утрамбованная, ширина — два метра с четвертью, вода через затвор стекала в заросшую камышом и осокой пойму речушки. Закрыл глаза и стал прикидывать, откуда будет светить луна и будет ли? Маракую!.. Облачность установилась переменная — только бы так все и оставалось. С наступлением темноты придется прощупать дамбу по-настоящему: руками, ногами, брюхом — всем, чем придется.

И все-таки возле дамбы нет пулемета. Или они себя никак не обнаруживали. Подумаешь — сейчас нет, через полчаса будет.

Выбрал я крайнюю хату, почти развалюху, отсюда вся местность как на ладони. Хозяйку попросил делать свои домашние дела, словно меня здесь нет (это на тот случай, если с той стороны ведут наблюдение). Заморенная войной старая женщина, одна-одинешенька, жила здесь дотла разоренной жизнью, прямо под носом у противника. А в общем-то ни у кого не под носом, а в своей родной хате с закрытыми ставнями, да еще наглухо занавешенными окнами.

Бабуля была неразговорчива, но она мало что знала— вот только неплохо отозвалась о хозяевах крайней хаты с той стороны дамбы и назвала их людьми работящими: отец-хозяин, мать и два взрослых сына — старший, Тимофей, женат, он с жинкой живет здесь, с нашей стороны, хата у них на взгорье, а сам сейчас у родителей на той стороне. Младший был женат, да жинка скоро померла, и сам он часто хворает — этот живет с родителями. Два взрослых сына и не в армии — это не обнадеживало. Но бабуля добавила: дескать, тут старое пограничье, враг налетел, вздохнуть-выдохнуть не успели, много мужиков-парней осталось во дворах, кто в партизаны пошел, кто с ними якшается, кто затаился, кто доносит помаленьку — эти недоносливые… У бабули троих забрали в армию — успели! — и никаких вестей.

Старые ходики с гирями и добавочным грузом в виде амбарного замка. Ходики стояли. Я подтянул цепочки— поднял груз, подергал туда-сюда, запустил маятник — пошли. Бабка послушала— тикают, похвалила, но кормить меня все равно не стала, да и нечем ей было — хату по запаху чуешь, когда в ней продукта ни крошки. Вот поспать мне удалось, и как следует.

Разбудила наша пехота. Глянул через дверь и увидел что-то вроде полувзвода — они начали окапываться неподалеку от бабкиного двора, вдоль по низине. По всей видимости, чтобы держать под обстрелом дамбу и ближайшую часть села по ту сторону речушки. До противника метров полтораста, от силы двести. С того берега они не могли не заметить появления наших солдат, но никакой активности не проявляли, кроме редкого минометного обстрела. И мои надежды на то, что с появлением пехоты враг хоть немного приоткроется и покажет себя, не оправдались. Теперь здесь не так-то просто будет проскочить. Не мешало бы мне пройти вниз по речке — может быть, удастся высмотреть запасное место для перехода на ту сторону. Мало ли что может приключиться. Из подчиненных у меня была пока одна бабка, и я ее попросил:

— Как только придут солдаты и станут искать меня («человека четыре-пять, не больше»), сказать им — мол, всем сидеть тихо, отдыхать, не разгуливать и ждать— скоро вернется!

Бабуля кивнула. И я пошел.

По дороге решил познакомиться и поговорить с командиром пехотного полувзвода. Он появился: худющий, весь сморщенный, перекошенный и какой-то сам не свой. Сказал, что не знает, зачем его сюда прислали, потому что «этот полувзвод совсем не сила», что «в той атаке в овраге они не участвовали», а сам ждет, что ему вот-вот прикатят пулемет с лентами — «максим». «А то без пулемета мы здесь как попугаи в тире, кто захочет, тот нас и перекувырнет». Каким-то малость контуженым он мне показался, или, может, с тяжелого похмелья? Не поймешь. Звание у него было самое подходящее — младший лейтенант, но я с трудом разглядел это, потому что на одном погоне звездочка отсутствовала вовсе, а второй был прикрыт солдатской шинелью. Его почти прозрачные глаза смотрели в пространство, ни на чем не фокусируясь, и казалось, что их обладатель не представляет ни малейшей опасности ни для своих, ни для противника (но вскоре обнаружилось, что в обоих своих предположениях я ошибся).