Алесь Адамович - Сыновья уходят в бой

Ревом преследуют пулеметы, мины ложатся где-то впереди, вспомнилось, что там еще одна дорога, которую перекрывал с первым взводом Царский и на которой теперь неизвестно кто… Но Толей овладело непонятное безразличие ко всему, что может ждать его. Выбросил на ходу гильзу и, не вкладывая в магазин запасные патроны, зарядил винтовку оставшимся, единственным.

Затрещало в кустах – сквозь вязкое, усталое безразличие не пробивается даже испуг. Да это свои: вон Круглик, Шаповалов… Толе никто не удивился, никто не поражен, что после всего он живой, заметили только, что он без шапки. А еще Головченя обязательно наболтает, как Толя убегал, не встав с колен. Надо было шапку захватить – побитую, в клочьях ваты. Даже дико, как теперь важно, поднял или не поднял Толя свою шапку. Как тогда с винтовкой… Черт, никак не привыкнет Толя к войне этой. Всякий бой – словно первый. И словно последний. Ведь могут же другие. И не лезут друг к другу с откровенностями: кому что подумалось, показалось, да что почувствовал. Вот у этого тихого маленького бурята Алсанова все было просто, и слушают его охотно.

– Прямо на меня наезжает, я поднял винтовку вверх, а он глядит на меня, а трубка из-под усов вываливается… А девка ка-ак закричит!..

Не в молодого немца выстрелил Алсанов, тот, наверное, успел свалиться, он-то и застрочил. Нет, Толю спереди, не сбоку ударило. Самая макушка и теперь болит.

– Что-то трофейщики наши без автоматов, – усмехается Шаповалов.

– Это не с бобиками! – говорит Коренной. – Воевать умеют, ничего не скажешь.

– Ничего, добрались и до них, – радуется Молокович, – я насчитал шестнадцать подвод, которые выехали под пулеметы. Из этих навряд кто уцелел. Аж гудело!

В Костричник приходили, собирались группами. И каждой группке кажется, что она была основная, а другие куда-то затерялись. Лучше всего тем, кто был с Царским, – эти уже наверняка знают, что затерялись не они – другие.

– Сто убили? – не столько спрашивает, сколько убеждает Волжака командир роты.

– Хорошо, если четверть.

– Не-ет, – требует Царский, дергая Волжака за портупею, – сто!

– И ноль-ноль, – добавил кто-то в толпе партизан.

Царский грозно оглянулся.

А здесь уже и «пахари». Старик в кожухе все усмехается, как знакомым, молодой стоит в сторонке, все еще держит свою длинную хворостину.

– Молодец, дед, что не показал вида, – говорит Волжак, помахав рукой перед лицом, как тогда пистолетом. – Кому сейчас плохо, так это тем двум казакам. Увидели деревню – и назад. Разведчики, такую их!..

– А к вам немцы не прицепятся? – беспокоится за «пахарей» Молокович. – Тоже впереди шли.

– Як увидел – лежите вы, – не перестает похваливать партизан, а заодно и себя старик, – ну, думаю, вот вам, германы, и мина, вот вам и «матка-яйко»…

– А девка откуда? – спрашивают у старика.

– Ихняя. Сделалась ихняя… И волы ихние, а были совхозные.

– Ну, теперь волы наши. Вон как бегают бабы. Угостим вас котлетами.

Все хорошо, вот только голова у Толи не прикрыта, и это бросается в глаза. Так и жди, что начнут разговор. А еще Головченя появится – по-доброму, без ножа, а зарежет. Его хлебом не корми, дай рассказать.

Странно являлись в Костричник группы первой роты. У одного партизана в руках лишняя фуфайка.

– Катина одежонка. Бежали, попросила поднести.

Еще одна группа пришла, и тоже с трофеем – Катина винтовка.

Высокий рябой партизан, весь скособочась от смущения и недоумения, объясняет трубным басом:

– Попросила поднести. Глядь я, а ее нету – пропала.

– Посмотрим, что третий принесет! – грохочет Царский. – Го-го-го!

А командир первой роты Железня даже побелел от злости.

С третьим появилась сама Катя. Она счастливо улыбается. Круглое, румяное лицо, растрепавшаяся белая прическа – картинка: осеннее яблоко, брошенное в солому! Сейчас этому «яблочку» влетит.

– Если еще… – подошел к ней Железня.

– Ой, ножки замлели, так бежали, – сказала Катя и оперлась о высокое плечо командира первой роты. Углы на лице Железни еще больше заострились, но тонкие губы начинают растягиваться, вот-вот получится улыбка. Но нет, Железня отдернул плечо, сказал:

– Здесь тебе не кухня. Поняла?

Все, что происходит, радует Толю, потому что отвлекает внимание от него, от непокрытой его головы. Но тут он увидел Головченю: несет свою придуманную бороду!

– Толя, мать ищет тебя. На том поселке она! – кричит Головченя.

Мимо колхозного гумна, где под стеной много партизан, Толя заспешил к поселку.