Алесь Адамович - Сыновья уходят в бой

Вернулся командир взвода. С ним – Пилатов. Пилатов очень озабочен и огорчен тем, что случилось с Застенчиковым – бывшим бойцом его бывшего взвода. От Пилатова и узнали, как там было.

Даже не верится, что человек мог так одуреть, до того растравить в себе труса, что ему наплевать уже было не только на других, но и на возможную расплату. Не пошел Застенчиков к речке. Скорее всего, не дошел. Прибежал в Костричник. А там его увидел Петровский.

– Почему здесь? Убежал?

Застенчиков стал объяснять. Нет, он не убежал, его послали. Куда послали? К речке, смотреть, чтобы немцы не обошли. А почему здесь, если тебя послали? А он, оказывается, только на минутку прибежал в деревню – попить, поесть… Попить? Сейчас я тебя расстреляю!.. Нет, нет, он идет, он сейчас же…

Петровский и разведчики на конях направились к Низку, Застенчиков через поле побежал к лесу, к речке. Но чем больше удалялся он от своих и чем ближе к нему были немцы (возможно, они уже переправились, уже идут навстречу!), тем тяжелее делались ноги. А везде стреляют, и так сильно! Может быть, все убежали из Низка, только он, Застенчиков, остался в этом лесу. Хорошо им!.. Так и не увидел он, наверное, речки. Снова оказался недалеко от Костричника. Шел через поле, когда в Костричник возвращался Петровский с адъютантом. Это уже было, когда по вине Застенчикова немцы обошли взвод с тыла. Увидев Петровского, Застенчиков повернулся и снова потрусил к лесу. Он спешил туда, куда его посылали, к речке. Автоматной очереди, которая бросила его на землю, Застенчиков, наверное, не услышал.

Но не о нем думается, а о том, что в гражданском лагере живет женщина с мальчишкой. Они, конечно, боялись за Застенчикова, гордились им: для них он не трус, а партизан и самый близкий человек. И вот узнают (завтра, послезавтра), что – убит. И мало того – своими же расстрелян. Если выживут, не убьют их немцы, кем вернутся они в свой поселок? Столько перемучатся – не меньше других, – а вернутся домой неизвестно кем.

– Круглик, смотри здесь, – говорит вдруг Волжак. – Кто со мной?

Толя вскочил на ноги, поднялся и Светозаров.

Сначала углубились в лес, но по тому, как угрожающе близко рычат пулеметы, можно понять, что Волжак ведет к деревне. А Светозаров молодец, не лезет вперед Толи, уступает место рядом с Волжаком.

Натолкнулись на дядьку, у которого вместо одежды постилка на плечах.

– Хлопчики! – испугался и обрадовался он. Светозаров тоже обрадовался дядьке.

– Надо пока задержать, – предлагает он Волжаку.

– Хорошо, отведи, – бросает на ходу командир.

Дальше шли, крались вдвоем. Волжак предупреждающе оглянулся и, как пловец на воду, мягко лег на бок. Рука с пистолетом вынесена вперед. Толя проделал то же и пополз следом, подтягивая винтовку и радуясь, что школьное пальто его стало короткое, как поддевка, полы не попадают под колени. Пулеметные очереди взрываются совсем недалеко. Деревня открылась неожиданно близкая. Толя разглядел несколько мотоциклов, спрятанных за стену дома, но тотчас забыл о них: он увидел немцев. Двое, стоят и не прячутся. Неужели они могут думать, что их не видят, за ними не следят, на них не охотятся? Нет, не немцы это: шинели зеленые, по ушанки серые, русские. Что они высматривают? Идут к березовым кустикам, что приклеились среди поля и все еще горят-догорают желтым осенним огнем. Кто-то из жителей спрятал там телегу, она, наверно, из деревни тоже видна.

Толя, ощущая на ладони литую тяжесть винтовки, старательно целится. Волжак со своим пистолетиком может лишь смотреть.

– Андрей, на. – Толя подает винтовку. – Ты лучше…

Толя имеет право на это дружеское «Андрей»: ведь они только вдвоем здесь, так близко от врагов, ведь он не только свой выстрел отдает, он заранее соглашается с тем, что произойдет, когда Волжак выстрелит. Взгляд Волжака – внимательный, удивленный – Толя встретил с радостным смущением.

– Жить расхотел? – хмыкнул Волжак. – Тут тебе стрельнут!

А двое в мешковатых немецких шинелях и серых ушанках уже идут к желтым кустикам – это сюда и чуть левее. Даже винтовки с плеча не сняли. Может быть, этот высокий, на котором мушка Толиной винтовки, обдумывает сейчас, как перебежать к партизанам. Может быть. Но возможно, что именно он так подло обманул и убил поверившего ему Носкова. Может быть, и он, ухватившись за ствол, винтовкой бил пленных красноармейцев, с которыми еще вчера вместе голодал в бараках, – такого Толя видел, когда жил в Лесной Селибе. (…Толя целится и как бы ведет его к себе, готовый выстрелить.) Вполне вероятно, что только лагерный голод загнал идущего сзади низенького толстяка в «добровольцы», и он теперь лишь отъедается, ни о чем особенно не задумываясь. Возможно, все возможно, но Толя теперь целится именно в толстяка. Идёте, о чем-то думаете, переговариваетесь (высокий все оборачивается), может быть, судите, как батька Круглика: «Мы виноваты, но и перед нами – тоже!» Как бы ни было, но ты отдал фашистам завтрашний день, а они-то уж знают, давно решили, как распорядиться этим завтрашним днем! Да, в общих очередях к страшным печам и ты поймешь, к чему все шло… Но слишком большая цена за твое будущее прозрение.