Джеймс Джонс - Только позови

Умирать — вот что подумалось тогда. Он сообразил это позже. Отсюда вытекало, что он никогда не придет в себя. Но он таки очнулся, с окровавленным носом и тяжелой пустой головой. Она тоже была вся в крови, каска куда-то откатилась. Против всяких правил первой помощи кто-то перевернул его на спину и хлопал по щекам. Потом — смешно сказать, однако так делал всякий — он испуганно потрогал промежность и убедился, что все цело. Врач — лейтенант на перевязочном пункте сказал, что через пару дней он вернется в строй. И лишь когда он попытался встать на ноги, обнаружилось, что у него перебит голеностопный сустав. Непонятно, как он вообще дошел сюда.

Пока он ждал, когда придет санитарный джип, и произошла с ним эта странная штука, это что-то. Они разрезали башмак, там было полно крови, и перевязали ему лодыжку. Четверо санитаров уложили его на носилки и перенесли на вершину холма, где дожидались остальные. Он сидел на носилках и вместе с другими ранеными спокойно, даже с удовольствием наблюдал, как внизу идет бой.

Лэндерса только что назначили батальонным сержантом по связи. Прежде он таскался за своей ротой, забредая туда, где ему в качестве ротного писаря даже не полагалось быть, но четыре дня назад подполковник, командир батальона, взял его к себе сержантом по связи вместо прежнего, убитого. Мина настигла его, когда он направлялся с распоряжением к одному взводному.

Лэндерс только второй раз попал на передовую, потому что был из пополнения и к тому же писарь. В первый раз он вместе со своей ротой совершил несколько переходов, участвовал в недолгой перестрелке, видел, как ранило нескольких его товарищей, но затем командир роты по наущению первого сержанта Уинча строго-настрого приказал ему вернуться в тыл полка к своим обязанностям. Другой раз он раздобыл у начальника отделения личного состава три трехдневных пропуска: тот посчитал его просьбу восхитительной, ну прямо Дон Кихот, рвущийся в бой. Сам-то Лэндерс думал, что когда-нибудь потом, после войны, он посмеется над тем, как он исхитрялся, чтобы попасть на передовую. Но где-то глубоко внутри него не переставая скоблило чувство, что он отсиживается в безопасном местечке, тогда как другие — там, в огне и дыму. Через день его засекли, батальонный отправил его обратно в полк. Дело в том, что каким-то чудом он сделался незаменимым помощником командира. Заглянув в личное дело Лэндерса, он увидел, что ему двадцать один год и три из них он провел в колледже. Вся эта история взбесила Уинча, у которого Лэндерс и числился писарем. В результате большую часть времени Лэндерс проводил теперь с батальонными офицерами, рассуждая о войне и выполняя различную организационную работу на порядочном расстоянии от переднего края. Не будь он ранен, подполковник, вероятно, оставил бы его при себе с повышением в звании. Во всяком случае, он имел бы тогда основания заявлять, что тоже внес свой вклад в дело победы.

Но в какой-то неуловимый момент, когда он сидел на холме, все это разом переменилось. Из неглубокой лощины прямо под ним доносились крики, стоны, проклятия. Человеческие фигурки бегали взад — вперед, тащили что-то, стреляли, кидали какие-то штуки, падали, схватывались врукопашную. В голове у Лэндерса засела одна-единственная мысль. Идиоты! Неужели они не понимают, что делают? На них просто смешно смотреть! Он тогда еще не знал, что то же самое чувствует сразу после ранения почти каждый.

Лэндерс с полнейшим равнодушием наблюдал, как люди колошматят и колют, стреляют и взрывают друг друга. Ну и пусть, так им и надо. Заслужили. Не то еще заслужили. Он не возражал, отнюдь. Но сам он из игры вышел. Выскочил не только из этой молотилки. Его благодетель подполковник, его рота и армия, его собственная родина и чужая и все человечество, вместе взятые, — это одно, а он — совсем другое. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое.

Он понимал, что ничего не изменится. Они могут приказать ему сделать то-то и то-то. Могут бросить его за решетку, и он будет сидеть. Могут проколоть штыком, и он закричит от боли. Они могут даже повесить ему медаль, и он, вытянувшись, отдаст честь. Они могут убить его, и он умрет. Вот и все, что они могут сделать. А все остальное дерьмо. Обыкновенное дерьмо.

Так получалось не только потому, что люди посходили с ума. Об этом он давно догадывался, с самого начала. И не потому, что современная война — сама по себе безумие. Это он тоже знал. И даже не потому, что не пройдет и десятка лет, как эти самые люди, которые вцепились друг другу в глотку, вернее, те, кто уцелеет, будут подписывать обоюдовыгодные торговые соглашения и заключать сделки для извлечения прибыли, а те, кому не повезло, будут бессловесно гнить в земле. Лэндерс давным-давно понял это. Сейчас он собственными глазами увидел, до чего все глупо, и дико, и смешно, и ему не хотелось иметь ничего общего со всем этим.