Валерий Гусев - Паруса в огне

Командир, сжав зубы, приказал связаться с базой. Разведчик своим кодом продиктовал донесение. Ответ был лаконичен: «Немедленно следуйте базу».

— Ладно, — Командир сложил ручки перископа. — Но на пирсе я тебе, друг мой, набью морду. Лично от себя.

— Если сможете, — улыбнулся разведчик.

— А я таки помогу Командиру, — врезался в разговор Одесса папа. — С моим большим удовольствием. Вас как в родной дом приняли, борща не пожалели, а вы таки бунт на корабле устроили. И вот еще! — он ткнул себя пальцем в грудь: — Я того конвоя как родную маму с баклажанами с базара ждал, я загодя шибкую дырочку для ордена провертел. А вы такой пасьянец разложили.

Да, вот такой «пасьянец» вышел. А разведчик прав оказался. Наша «Щучка» за этот рейд гвардейское звание получила. А нас орденами и медалями наградили. За образцовое выполнение особого задания командования. Или за невыполнение?

Такие вот фокусы выкидываются. После войны, на встрече ветеранов, познакомился я с полковником в отставке. Герой Советского Союза. Спросил, конечно, когда за праздничным столом боевые соточки пропустили: за какой, мол, подвиг?

Улыбнулся полковник и сказал:

— За то, что приказ не выполнил.

Мы еще раз за Победу чокнулись, и он рассказал.

Это уже в Восточной Пруссии было, в городке каком-то. Наше наступление шло. Складывалось так, что можно было окружить крупную немецкую группировку. А у нас один путь отхода оставался — через единственный мост. Вот полковнику, он тогда старлеем был, поручили с его разведротой отрезать путь противнику к отступлению — то бишь взорвать этот единственный мост.

Стали прорываться к мосту. А в городе — неразбериха, уличные бои; где наши, где немцы — не сразу и поймешь. Мины рвутся, снаряды, пулеметные очереди со всех сторон. Где перебежками, где ползком, где на броне — добрались до моста. А там уже немцы суетятся, готовят мост к взрыву.

— Казалось бы, пусть рвут, так приказ то мне дан, а не немцу. Ну, приняли бой, отогнали саперов вместе со взводом прикрытия. А мост взорвать не успели. Обстановка резко изменилась. На прорыв двинулась резервная часть — переправа пошла без задержки. Погнали немца аж за пятьдесят верст. Разогнали так, что он стал толпами сдаваться.

Вот такой вот «пасьянец».

Ночь спокойная. А в душе тревога. Был бы малой — сказал бы: домой хочется, к мамке. И все вспоминается, как после разлуки. В глазах стоит. Или в сердце.

…Отдыхаем перед походом в кубрике. Кто письмо пишет, кто письмо читает. Радист и старшина мотористов играют в шахматы. Одесса-папа валится на койку и кладет на живот гитару.

Боцман — он сидит за столом, мучаясь над письмом, — молча поднимает указательный палец. Это означает на нашем языке один наряд вне очереди. Одессит усмехается и пересаживается на диванчик к окну. Наряды на камбуз его не печалят. Он отрабатывает их, как говорится, без отрыва от гитары. Коку помогает кто-нибудь из свободных от вахты, а Одесса-папа развлекает их песнями и балагурством. Да к тому же на груди его алеет Красная Звезда. Что ему наряды?

Одесса-папа… Вспоминаю его всегда с улыбкой и с теплом. Шебутной, веселый. В трудную минуту — плакать впору — он вдруг что-то такое отмочит, не хочешь — засмеешься.

Город свой родной пуще мамы, наверное, любил. Он так и говорил: «У меня отродясь таки две мамы — Софа Шмульевна и Одесса Батьковна. Обе таки родные до невозможности».

Он говорил, что у нас в СССР три столицы: Москва, Ленинград и Одесса.

Штурман, как только это слышал, сразу хмурился.

— Третья столица, — говорил он, — это Архангельск.

— Тю! Архангельск! Товарищ старший лейтенант, как говорят у нас на Привозе, что такое Архангельск? «Доска, треска и тоска».

Нахальный он был, смелый. Но и то сказать, Архангельск до войны весь деревянный город был, даже тротуары дощатые. Ну, и насчет трески — это верно. А вот тоска… Вот не знаю. В советские годы тоски там не наблюдалось. Даже в трудное военное время.

— Думай, что говоришь! — сердился Штурман. — Архангельск — северная столица. Родина Российского флота.

Ну тут уж каждый свою столицу выдвигает. Свою любимую, единственную.

Радист, не отрывая взгляда от доски, кричит:

— Рязань — столица! От Рязани вся русская земля пошла. У нас — какие рощи, какие песни, какие поэты!

И каждый свой уголок, где родился, возвеличивает. А по мне — лучше моей Липовки нет в мире столицы.

Вот и думается: у каждого из нас — своя столица, своя малая Родина, а вместе — одна родная страна, за которую мы воюем и жизни свои не щадим.