Валерий Гусев - Паруса в огне

— Не смешно, — обрывает его Командир. — Даже глупо.

— Я знаю. — Голос Одессы тих и печален. Но страха в глазах нет.

— Вляпались, — шепчет мне в ухо Трявога. — Как в коровью ляпешку.

«Ляпешка»… Если бы…

Лодка под водой слепа. Как она застряла, чем зацепилась? А ведь лодке есть чем зацепиться, это ведь не гладкое веретено. Тут тебе и рули, и антенны, и леера — много чего есть. И как выбраться, чтобы не повредить ее жизненные узлы? Что можно сделать и чего нельзя делать ни в коем случае? Офицеры советуются, мы прислушиваемся.

Всплывать нельзя — еще плотнее увязнем и опасно повредимся. Дать задний ход еще опаснее. Что там под кормой — неизвестно; если повредим винты, тогда уж точно не выберемся.

— Утяжеляемся, — решает Командир.

— И раскачиваемся, — советует Боцман.

Так и сделали. Приняли воду, начали перекачивать балласт — из кормы в нос, с носа в корму. Раскачали лодку.

— Кажется, сползаем, — сказал Штурман. — Стали… Носовые рули держат.

Командир приказывает провернуть валы вручную. Вроде все нормально — винты свободны. Даем одним мотором «полный назад». Впустую. Крепко в нас «утопленник» вцепился. Рулевые — горизонталыцики пробуют шевелить носовые рули глубины — не шевелятся. А Командир спокоен. Думает.

Зато Одесса-папа не думает:

— А если нам торпеду из носового дать?

— Точно, — вздыхает Штурман и вполголоса добавляет: — Точно — на Привозе дурака делали. С похмелья.

— А я виноват? — обижается Одесса. И крутит своей бедовой головой.

Как все-таки важно в трудную минуту что-нибудь веселое услышать. Тут даже Командир улыбнулся. И махнул рукой:

— Оба — средний назад!

Лодка дернулась, в носу заскрежетало так, что хоть уши затыкай и сердце ладонью прижми.

Скрежет на пределе терпения. Корма приподнимается. Треск оглашенный…

И все! Освободились! Видать, ванты «утопленника» порвали. Всплываем на заднем ходу. Горизонт чист. Высыпаем на палубу, смотрим. Серьезных повреждений нет. Погнута леерная стойка, еще две вырваны с корнем. Пробуем носовые рули — свободны и не повреждены. Командир раскуривает трубку, Боцман скребет затылок. С облегчением, а не в раздумье. Настроение — как после удачной атаки. А то и повыше. Вырвались снова из объятий «спрута-восьминога». Курящая вахта дымит так, что, будь тут рядом немец, за пароход бы нас принял. Или даже за два.

А мне вот опять же подумалось: сколько уже кораблей за эту войну легло на дно морское. А людей?… Много больше. Только вот корабли можно новые построить…

Боцман был очень доволен оснасткой. Командир хмурился, но не возражал, только проворчал, когда, повинуясь нашим рукам, паруса поползли вверх:

— Бред какой-то!

А Боцман настоял на проведении ходовых испытаний:

— Завтра утром будет хороший ветер.

— Откуда ты знаешь?

В ответ Боцман выдал стишок из своего запаса:

Вечер, и впрямь, был тих. Солнце садилось в воду, окрасив полнеба в ярко-алый цвет.

— Это радует. — Командир покачал головой и прошел на корму. Оглядел рулевое устройство. Скептически хмыкнул: — Наворочали… Только немца вашей кочергой пугать.

Но по голосу было понятно, что он нами доволен. Одобряет нашу техническую смекалку. Да еще, наверное, нашего «ерша» вспомнил, коктейль этот чертов. Был у нас такой боевой эпизод, когда мы в базу практически без топлива вернулись. Это в самом начале войны случилось. Попали мы под жестокую бомбежку, молотили нас глубинками два противолодочных корабля. И никак мы не могли от них оторваться. Применяли испытанный маневр — двигались только во время взрывов и затаивались в промежутках между ними. Маневрировали, меняли курс, но вцепились они в нас жестоко.

Маневрировать уже не можем, батареи на исходе. Легли на грунт.

А дышать все тяжелее. Будто на груди камень лежит. В висках стучит, голова — ровно свинцом залита. Холодный пот, дрожат руки, лица у всех краснотой налились. Апатия, неудержимо валит в сон. Кое-кто уже взялся за патроны регенерации, а кое-кому уже нет сил втянуть через них воздух. Тяжко…

Командир приказывает свободным от вахты улечься повыше — на торпеды, на дизеля, — углекислый газ ведь внизу больше всего скапливается, он тяжелый. И сам по себе, и для жизни.

— Вахтенным, — говорит Командир, — включиться в кислородные аппараты. Боцман, известь из патронов регенерации рассыпать в отсеках на пол.