Сергей Герман: Контрабасы или Дикие гуси войны

Он долго не может успокоиться.

— Старшина, морда козья, два сухпая зажал. Наверное опять чехам продал.

В Чечне воруют и продают всё, что можно. Все кто может. Генералы крадут эшелонами, удачливые прапора машинами. Наш старшина меняет говяжью тушёнку на водку.

С кургана, Грозный виден как на ладони, вчера здесь откопали захоронение, братскую могилу.

В яме уложены несколько десятков тел. Славянской внешности. У всех руки скручены проволокой.

Многие лица обезображены выстрелами, кажется, что головы им разбивали молотком или обухом топора. Глаза, уши, рты, забиты землёй. Те, что лежат сверху, на вид совсем школьники, несчастное поколение семидесятых, недоедающие дети безработных отцов. Грязное, разорванное, прожжённое обмундирование, обезображенные тела.

Краем уха слышу, как майор-особист вполголоса рассказывает двум полковникам из штаба группировки:

— Их сюда согнали со всех фронтов, были и раненые. Голодом морили, били как собак, до смерти, особенно офицеров и контрактников. Многие были просто живыми трупами, даже ходить сами не могли. Рыли окопы, строили укрепления. Яму эту, тоже рыли сами. Ну, а потом перед нашим наступлением их и положили. Всех…

Мне становится плохо, к горлу подкатывает рвотный ком. Водки бы сейчас стакан, залпом.

Ноги становятся ватными, я присаживаюсь на корточки, прислоняясь спиной к колесу БРДМа.

На их месте вполне мог и может оказаться любой из нас. Степаныч, и Першинг, и я. Как же страшно и больно им было умирать! Господи, куда я попал, зачем мне всё это?

На утреннем разводе ротный ставит задачу. Один взвод остаётся на базе, для несения караульной службы, три выдвигаются на зачистку в соседнее село.

Работаем вместе с омоном и вовчиками-вэвэшниками из оперативной дивизии ДОН. Сводная колонна медленно втягивается в село. В голове постепенно возникает ощущение того, что всё идёт не так, как надо. Полная несогласованность действий, никто не знает, что надо делать. Полчаса стоим в селе, курим, озираемся по сторонам.

Кое-кто не выдержав, пробирается в ближайшие дворы. Везде стоит тревожно-звенящая тишина. Селяне, поначалу прячущиеся по домам, начинают несмело пялиться на нас из-за заборов.

Командиры совещаются, бесконечно запрашивают комендатуру. Степаныч, похожий на большого и рассерженного медведя, трусцой направляется к командирской машине.

Наконец-то поступает команда блокировать и зачистить центр села. Бойцы бросаются вперёд, оцепляют два-три дома, следом идет группа блокирования и досмотра. Мы держимся компактной группой — я, Першинг и Пёс. Бредём по селу, сгибаясь под тяжестью бронежилетов. Внезапно вдалеке грохнул выстрел из подствольника. Следом автоматная очередь. Еще одна. Еще и еще.

Неприятный холодок в груди, замирает сердце. Вжимаю голову в плечи, но бегу к дому. Перед воротами плюхаюсь на землю. Где ребята не вижу, но знаю, что они где-то рядом. Моё сердце как птица рвётся из груди, руки ходят ходуном. Рву застёжки бронежилета и теряя шапку выскальзываю из лямок. Бросаю броник, всё равно в военных действиях он бесполезен. Его пластины пробивает пуля от «Калашникова» любого калибра, а от снайперской винтовки тем более.

Без броника становится легче. За моей спиной раздаются автоматные очереди. Бьём по окнам. Стреляем из автоматов, подствольников.

В ответ раздаются ответные очереди. Ощущение, что стреляют в меня. Из дома вырываются несколько мужчин, через двор бегут в соседние огороды. Следом за ним рванули Першинг и ещё несколько бойцов. Раздаётся несколько одиночных выстрелов. Стреляет наш снайпер, он у нас совсем недавно, я даже не знаю как его зовут.

Во дворе, прислонившись спиной к стене дома сидит старик-чеченец. На его ногах резиновые калоши, надетые на толстые носки. Скрюченные от старости руки сжимают толстую палку. У старика как у тигра, жёлтые от ненависти глаза. Мы с автоматами в руках пробегаем мимо. Перщинг с бойцами за ноги тянут трупы двух мужчин. У одного из них выбритая голова и борода. Брюки заправлены в носки. Прибный разрезает на нём штаны, нижнего белья нет. Без трусов, значит ваххабит.

Из горящего дома прикладами выгоняют мужчину лет сорока. Он небрит, на лице кровь.

К дому подошёл БТР. Задержанному чеченцу связывают руки бельевой верёвкой, на голову натягивают куртку, заталкивают в БТР. Дом продолжает гореть. Во дворе на окровавленном и подтаявшем от жара снегу лежат несколько расстрелянных овец. Мне жаль бессловесных животных. Они то уж точно ни в чём не виноваты. Возникает, но тут же пропадает мысль: