Владимир Кошута - «Обезглавить». Адольф Гитлер

Киевиц чувствовал себя так, будто сердцем прикоснулся к горю Марины, и, опаленное этим горем, оно подсказывало то единственно правильное решение, за которым к нему приехала эта русская женщина. Но имел ли он право принимать такое решение? Он опустил голову и сидел молча, словно под тяжестью непосильного бремени, давившего ему на плечи, которое он не мог, не имел права сбросить. Как много было общего в их взглядах! Ведь он и сам пылал такой же неистребимой ненавистью к фашистам, какой пылала Марина. И не красивого слова ради заявил, что готов убивать их. Так какой же дать ответ, если они были единомышленниками?

Он поднял голову, посмотрел пристально на застывшее в непреклонной решимости лицо Марины, на котором лихорадочным блеском горели черные глаза, вопросительно и требовательно уставленные на него, и понял, что, пожалуй, не было сейчас в мире той силы, такого человека, которые смогли бы заставить ее отказаться от своего решения. Она была готова к возмездию и совершит его, независимо от того, какой ответ он даст ей сейчас.

— Видите ли, мадам, — сказал он медленно, растягивая слова, словно доставая их откуда-то из глубины души, потайных уголков разума. — Я хорошо понимаю вас. Но я не могу нарушить данных мне инструкций.

Марина окатила его отчужденным взглядом и в ее голове молнией блеснула мысль: «Зачем приехала? Зачем спрашиваю позволения на то, что сама могу сделать?» Киевиц продолжил подчеркнуто твердо:

— И в то же время, мадам, я не могу запретить вам действовать так, как велит вам ваша совесть.

Минутное молчание нарушил страстный голос Марины.

— Спасибо вам, мсье Анри. Русское спасибо.

Встреча с Киевицем существенно изменила жизнь Марины, подчинив ее единственной цели — подготовке к уничтожению Крюге. Она не уходила от повседневных забот по дому, как всегда была мила и внимательна к мужу, ласковой с детьми и делала все, что положено делать в семье жене и матери, но эти будничные, привычные ей заботы с каждым днем как бы отодвигались на задний план, а их место прочно заняла мысль об убийстве Крюге. Поначалу ей казалось, что в этом убийстве нет ничего сложного — надо только выследить Крюге, выстрелить в упор и скрыться. На первый взгляд, это казалось как будто бы просто. Когда же она стала тщательно обдумывать предстоящую операцию, то встретилась с такими вопросами, о существовании которых на первых порах и не подозревала.

Прежде всего она должна была решить, кому раскрыть свой замысел и кого взять с собой на операцию? Близкими людьми, с которыми она могла откровенно поделиться своими мыслями, были муж Юрий и Деклер. Кого же из них попросить? Или для надежности идти втроем? Так было бы, конечно, лучше, но во всем этом было единственное, что она не могла позволить себе — рисковать еще двумя жизнями. К тому же в случае провала, что она тоже не исключала, оставшимся детям нужен был хотя бы отец. Поразмыслив так, решила убийство совершить в одиночку, рисковать только своей жизнью, никого не подвергать опасности.

Мысль ее работала предельно напряженно над всеми проблемами убийства и прежде всего над тем, каким образом уничтожить Крюге? Она знала, что такие убийства принято совершать выстрелом из пистолета, но после длительных раздумий отвергла это, потому, что выстрел в центре города, да еще неподалеку от военной комендатуры, мог привлечь внимание немцев. Тогда каким же оружием уничтожить фашиста? Память вернула ее к двадцать второму июня, ко дню нападения, гитлеровских войск на Советский Союз. Выслушав известие об этом от мужа, она уронила на пол нож. Этот эпизод, надолго врезавшийся в память, вновь всплыл перед нею, как знамение. «Нож, нож, — металась в голове беспокойная мысль, — Им безопасней и, главное, тихо, без шума». Но тут же появлялось сомнение — сумеет ли? Не дрогнет ли рука, когда в священном гневе занесет ее с ножом над человеком, пусть он будет даже фашистом? Нет, не дрогнет, убеждала она себя. Значит — удар ножом. Иного оружия не надо.

Найдя ответ на один вопрос, Марина принималась за следующий. Как скрыться с места убийства? Как поступать, если станут задерживать немцы? Что отвечать, если арестуют?

Ко всему этому прибавлялось и острой болью отзывалось в сердце чувство материнской любви. Одолеть его или хотя бы частично подчинить воле, дочернему долгу перед Родиной, оказалось делом до безумия трудным. Природой заложенное чувство к сыновьям не повиновалось ей, брало верх над разумом. И даже в те минуты, когда она чувствовала себя в состоянии решительной готовности идти убивать Крюге, в голове вдруг возникала пронзительная мысль: «А как дети? Что будет с ними?» Такие мысли действовали обезоруживающе.