Владимир Кошута - «Обезглавить». Адольф Гитлер

— Я желаю обратить ваше внимание, господин канцлер, на недостаток продовольствия, — сказал он, стараясь придать своей речи уверенный, независимый тон, но голос его фальшивил, выдавая внутреннее волнение и страх, — У нас нет больше резервов, они вывезены вашей администрацией. Если не случится чуда, то в Бельгии в ближайшее время начнется голод.

Гитлер уловил состояние Леопольда и, словно потешаясь над ним, ответил назидательно, как отвечает учитель школьнику.

— Сейчас, ваше величество, все должны страдать, испытывать часть общих трудностей. Но, — повысил он голос, — германский народ должен меньше всего страдать от последствий войны, потому что мы ее не хотели! — На его мрачном лице с темными полукружьями под веками при этой откровенной лжи не дрогнул ни один мускул. — Если голод наступит, — продолжал он развивать свою мысль, — то его должны испытать прежде всего другие страны, а не Германия. Они должны перенести свою долю ответственности. Бельгийское правительство также имеет свою долю ответственности.

Логика Гитлера была чудовищной. Собственную вину за развязывание войны в Европе он безоговорочно взваливал на другие государства, правительства, народы, привлекая их к ответственности. В свое оправдание он выворачивал всю довоенную историю Европы наизнанку, пытаясь убедить в этом Леопольда.

Заметив плохо скрываемое недоумение и несогласие на лице Леопольда, он прибег к шантажу.

— Я могу опубликовать документы, которые убедительно это доказывают. У бельгийского правительства была особая точка зрения на нейтралитет, — вновь повысил он голос, по-видимому, совершенно забыв, что несколько минут назад утверждал, что принцип нейтралитета Бельгии — свидетельство политической мудрости Леопольда, — К десятому мая оно сделало все, от него зависящее, чтобы вместе с Францией и Англией подготовить войну против нас.

Леопольд мог сопротивляться, доказывать обратное, пытаться все поставить на свое место, но его положение, опасение за свою жизнь не позволяли этого делать.

— Мы понимаем военный аспект этого вопроса, — согласился он сдержанно. — Но у нас нет резерва продовольствия, — вернулся он вновь ко второй проблеме. — Нормы выдачи продовольствия бельгийскому населению не только ниже норм выдачи немецкому, но и цифры этой нормы являются фиктивными и теоретическими. Мы не получаем того количества продовольствия, на которое имеем право.

— Право? — метнул на него Гитлер недовольный взгляд, в котором вспыхнул твердый блеск. — Продовольственный вопрос — это вопрос дисциплины между производителем и потребителем. Мы, немцы, дисциплинированный народ. В других странах в этом вопросе дисциплины нет.

Гитлер умолк, словно поставил точку и в кабинете наступила мертвая тишина. Леопольд видел, что встреча теряла всякий смысл, стремительно шла к концу и поэтому пытался цепляться за иллюзорную возможность склонить Гитлера к положительному решению хоть одной важной для Бельгии проблемы, чтобы вернуться домой не с пустыми руками.

— Господин канцлер, — попросил он не так уверенно, как хотел, — я прошу вас рассмотреть третью проблему, которая волнует меня, как короля Бельгии и командующего бельгийской армии. Я прошу вас рассмотреть вопрос о возвращении на Родину бельгийских военнопленных.

Это была последняя проблема Леопольда и, высказав ее, он смотрел на помрачневшее, непроницаемое лицо Гитлера, с нескрываемой надеждой на положительный ответ. Но Гитлер не внял его просьбе, не заметил просящий взгляд, отрывисто нажимая на каждое слово, будто расстанавливая их, как солдат в одну шеренгу, ответил:

— Нам нужна рабочая сила в Германии. Всей Европе будет полезно поработать у нас, в Германии! Всей!

Выпалив это, несколько успокоенным голосом, самолюбиво и рассудительно сказал.

— У нас, в Германии, находится 166 тысяч ваших военнопленных. Конечно, для вас было бы неплохо отпустить их, но я не вижу, что можно сделать в этом вопросе в настоящее время.

Он демонстративно посмотрел на часы, давая понять, что время встречи истекло и Леопольд поторопился вновь вернуться к первой проблеме.

— Могу ли я, господин канцлер, — спросил он, — вернувшись в Бельгию, заверить бельгийцев, что наша независимость будет восстановлена?

Гитлер непонимающе посмотрел на него, будто спрашивая, о какой независимости могла идти речь? Но ответил спокойно.

— Я был бы вам признателен, если бы вы об этом пока ничего не говорили. Я хочу вас заверить, что я не дотронусь до вашего дома в любом случае, — закончил он многообещающе и торжественно. — А сейчас, ваше величество, прошу на чай в вашу честь.