Андрей Грешнов - Дух, брат мой

Военные оказались ребятами покладистыми. Узнав, что я здесь одним днем и ночевать у них в полку не собираюсь, без лишних слов сунули мне в руки автомат и покатили в сторону Шинданда. Пустых разговоров не вели, но когда стали обсуждать между собой, где взять переводчика для журналиста и услышали, что переводчика не надо, загоготали как гуси и уже не отпускали меня с расспросами до первой смешанной военно-хадовской заставы. Застава стояла в зарослях «зеленки» у подножья пологой горы, по левую сторону от дороги. Хадовец-таджик тоже обрадовался, что я говорю по-персидски. Хлопнул дверью УАЗа, поехали. На второй заставе, ближе к городу, были уже одни хадовцы. Военные вышли и пошли пить чай. В машину залезли два абрека в чалмах, очень подозрительного вида. Бойцы территориальных войск. Пуштуны, будь они неладны. Вкратце изложили свою версию происходивших здесь несколько дней тому назад событий.

По их словам, из территориального батальона Абдула Кадыра после всей этой бойни в живых осталось только 67 человек. Почти половина полегла. Исмаиловцы, отчаянно цеплявшиеся за каждую складку местности и «зеленку» в Чармахале, оставили на поле боя только убитыми 120 человек. В плен не сдался никто. Мало того, когда к Чармахалю, находящемуся от самого Шинданда всего в 500 метрах, удалось пробиться двум из пяти танков (три исмаиловцы сожгли из РПГ), пуштунов ждал очень неприятный сюрприз. Таджики заминировали фугасами весь кишлак, кроме одного дома, где жил сам Туран Исмаил. И когда «договорные» заняли, как им казалось, населенный пункт, все в одночасье вдруг взлетело на воздух. Только вчера оттащили разлагающиеся на солнце трупы. Пока шел этот бой, был день, а ночью таджики вновь напали на Чармахаль и успели его нафаршировать минами как баранью лопатку чесноком и морковью. Все, что было в наличии у таджиков, было закопано на путях и тропках кишлака. Ходить туда стало почти невозможно, а сами исмаиловцы под покровом ночи также внезапно исчезли, как и появились. Одно слово — духи.

За разговорами и доехали до городка, свернули влево. Высокие тенистые деревья, открытые дуканы, лотки с овощами и фруктами. Кучи потрескавшихся от спелости гранат. Слева — двухэтажное приземистое здание провинциальной мэрии, без окон и дверей. В стенах — дыры от гранатометных выстрелов. Здесь хадовцы передали меня с рук на руки «договорным», которые и повели меня в кишлак Чармахаль. Впереди шла разведгруппа с рациями в руках, они с кем-то все время переговаривались.

Избитая гусеницами тропа, шириной метров в шесть-семь, уходила по прямой на юго-запад от города через бурелом «зеленки». Черные пятна сгоревшей соляры выдавали места, откуда оттаскивали сожженные танки. Но песок и землю уже выровняли, воронки засыпали.

Сам кишлак, вернее то, что от него осталось, представлял собой почти ровный прямоугольник, к которому с четырех сторон вплотную подходили заросли виноградной лозы и деревьев. Само название «Чармахаль» означает четыре местности, а в просторечии — четыре стороны. Очень соответствовало сущности этого населенного пункта. Это было нечто вроде поля, по которому прошлись плугом. Грядки, только в увеличенном виде. Взгорок — ложбина — опять взгорок — опять ложбина. Да почти все кишлаки и деревеньки что в Шинданде, что в Герате, одинаковые. В тянущихся на сотни метров ложбинах цепочками стоят дома, точнее, остатки домов и разрушенные стены, На пригорках — культивируемые виноград или посевы зерновых. В Чармахале ничего живого не осталось. Только одиночные стены домов, да мины.

Дружественные душманы, небольшой отряд которых материлизовался из зарослей и примкнул к моим провожатым, сказали пригнуться и идти под прикрытием ряда продырявленных стен за ними след в след по пригорку. Замполитов среди них не было, да и к жизни они относились философски. Так что приходилось следовать их рекомендациям и ступать точно по следам. Один из бойцов Кадыра внезапно остановился, задрав ногу, как журавль. Противопехотка. Для «договорных» это тоже было неожиданностью. По их словам, они только с час назад здесь были и тропку разминировали. Черт их разберет, этих афганцев. Надо действительно под ноги смотреть, домой все же хочется вернуться. Прошли метров сто к самому центру кишлака и выглянули сквозь «природные» бойницы стен на его правую сторону.

Прилепившийся к подножию пологой горы, утопающей в зелени, одиноко и безмятежно стоял красивый желто-серый, отштукатуренный песком, дом. Низкий дувальчик был исполнен неизвестным архитектором в виде замурованных арок, изогнутые острые конусы которых образовывали достаточно труднопреодолимый частокол. Сам по себе дом не блистал роскошью и кричащим великолепием, но с точки зрения восточной архитектуры был утонченно изыскан. Становилось сразу понятно, что его хозяин — человек непростой и далеко не бедный. Двери были открыты настежь. Из-за стены угадывались очертания чайного столика на изогнутых ножках. Из темноты под лучом пробивавшегося сквозь заросли деревьев солнца тусклой медью отсвечивало пузо самовара, едва различимыми темно-красными пятнами бронзы отливали бока огромного казана. Никто и не думал прикасаться к этому великолепию, не говоря уже о том, чтобы что-то украсть: слишком хорошо всем был известен суровый нрав низкорослого широколицего таджика. По всему видать, столовая. Вот я и побывал у тебя в гостях, Туран-Исмаил, капитан афганской армии, переметнувшийся к моджахедам. Правда, без спросу, без приглашения. Неожиданно для самого себя я нагнулся и, подхватив рукой острый камень, швырнул его в пролом в стене. Описав крутую дугу, камень не долетел до двери дома буквально полметра и остался лежать на пороге. Пуштуны мгновенно присели и выставили в стеновые проломы автоматы, готовясь, по всей видимости, отражать атаку. На меня сначала конкретно наехали и лишь потом объяснили почему. Сегодня отсюда отволокли два трупа «территориалов», охранявших кишлак. Били из винтовки с горы. Два выстрела — два мертвых тела. Вот и все. А я камнями кидаться. Нелепо и смешно.