Олег Шестинский - Блокадные новеллы

Христо сражается с бандами атамана Григорьева.

«Собрали нас, коммунистов. Приказ зачитали — переправиться через реку, вступить в город Амур. Отряд наш в несколько тысяч человек, рабочие-партийцы. Каждому — по винтовке, а к ней лишь пять патронов. Поддерживают нас два броневика, под их прикрытием наступаем. Сто метров не дошли до станции, как ударили пулеметы из окон. Все равно мы с ходу взяли станцию. Меня и еще семерых бойцов оставили охранять ее. Мое внимание привлекли товарные вагоны поодаль, на запасных путях. Пригляделись, а там кавалеристы, эскадрон григорьевцев… Залп — и солдаты сдались.

Из Екатеринослава паровоз прислали — на платформе мешки с песком, а за мешками пулеметная команда.

Паровоз вперед двинулся, мы — за ним. Вдруг глядим: попятился наш паровоз. Что такое? А то, что навстречу григорьевский бронепоезд. Паровозу куда против него устоять. Да удача вышла: солдаты на бронепоезде в нас, красных революционеров, стрелять отказались… Возле узловой станции Знаменка одержали мы победу над Григорьевым».

Партия посылает Христо в болгарские села южной России — колесят там по жарким шляхам разбойничьи ватаги Махно.

«Должен был я, как пропагандист, разъяснять, кто такой Махно, что несет он трудовому люду. Помощников себе подобрал в деревнях: учителя Ивана Кару и его брата Степана… Стали людьми обрастать — «болгарский летучий отряд» прозывались. А у меня винчестер за плечами — боевой парень. Цель нам высокая светила: всю Болгарию на борьбу поднять…»

После разгрома Врангеля вернулся Христо в Екатеринослав и как мастер огородничества создал образцовый огород. Но однажды прилег на влажной земле отдохнуть и заболел воспалением легких. Лечили его, даже на Кавказ посылали, но осложнение не проходило, и решил он домой в Болгарию поехать, а подлечившись там, вновь вернуться в Россию.

На турецкой шхуне в 1922 году переплыл Христо Черное море и вступил на болгарский берег. Радостно встретили его дома, ухаживали, выхаживали соскучившиеся в разлуке по сыну родители. Снова почувствовал себя Христо молодцом. «Пора мне, отец, в Россию». Но власти призвали Христо в трудовые войска, и потянул он солдатскую лямку. А после демобилизации царские чиновники отказали ему в выезде.

Он отправился в Турцию, считая, что оттуда легче перебраться в Советский Союз. Два раза ловили его турецкие пограничники, два раза сидел он в тюрьме за попытку нелегально перейти границу.

Семь лет провел Христо в Турции, а затем переехал в Иран, чтобы там осуществить свой замысел. Но и в Иране не удалось перейти границу, а английские власти, обвинив Христо Петкова в деятельности против интересов Великобритании, добились его выдачи и заточили в крепость в Индии. Лишь в 1947 году вернулся он в Болгарию, уже ставшую Народной Республикой.

«Последний бы раз увидеть русскую землю… Последний бы раз…»—с такой щемящей тоской произносит бай Христо, что мне становится не по себе. Он стар. С трудом, опираясь на палку, идет по селу. Дальние пути ему ныне заказаны. Но мечта о земле его молодости жива в нем, пока бьется сердце. Земля, где он сражался за свободу. Земля, где он ощутил себя мужчиной. Земля, где, может быть, в вишневой черноте ночи жарко целовали его коханые уста.

«Последний бы раз увидеть русскую землю… Последний бы раз…»

Когда я уезжал из габровского края, я оглядел окрестные горы и спросил: «А в какой стороне Шипка?» — «В той», — протянул руку мой товарищ. И я увидел кромку дальнего черного леса, подернутого туманом, и рассеянные лучи солнца, позлатившие снег. Кое-где на склонах снег уже сошел, и черные проплешины земли виднелись ясно, очертания их не были размыты. С деревьев при порыве ветра осыпались со звоном льдышки, а мне казалось, что где-то там, в горах, еще грохочет бой, и это осколки долетают сюда, до мирного селения Боженци.

Давным-давно молодым человеком я приехал в село Перущица, что среди живописной болгарской Фракийской равнины. В гостинице меня ожидал номер, но я, лишь оставив в нем свой нехитрый багаж, отправился бродить по селу.

Мир был наполнен необычными красками и запахами. Красный стручковый перец гирляндами спускался с подоконников. Связки его тянулись от дома к дому, и казалось, что их повесили нарочно, по поводу какого-то праздника. Запах от перца шел едкий, пряный, но стоило подуть легкому ветру со стороны сада, как с жарким дыханием перца смешивался аромат цветущих розовых кустов. Ослики с лоснящейся коричневой шерстью; разнаряженные, отупевшие в своей важности индюки; мохнатые пастушьи собаки; толстогубые, с выпирающей лобной костью волы — привносили в сельскую жизнь свои звуки, шорохи, свой характер.