Имран Касумов - На дальних берегах. Повесть

В неловкой позе - на корточках, вытянув шею, стараясь не дышать, - сидел возле Васи Мехти. Над самыми бровями у него застыли капли холодного пота.

Смотреть на него - окровавленного, в рваной одежде, с упавшими на лоб взмокшими, блестящими волосами - было страшно. Ганс ждал, что вот он сейчас поднимется и, гневный, обезумевший, бросится на Ганса, подомнет его под себя. Ведь этого юношу убили однополчане Ганса.

Подошел Эрих с флягой в руках.

Мехти, не отрывая взгляда от Васи, стал медленно подниматься с земли. Растерявшийся Эрих хотел помочь, но Мехти оттолкнул его. Фляга с глухим стуком упала на землю.

- Нет Васи, - прошептал Мехти, как бы обращаясь к самому себе.

Он опустился на одно колено, бережно обнял Васю одной рукой за плечи, а другой повыше колен и, пошатнувшись, выпрямился во весь рост.

Эрих и Ганс подошли к нему помощь.

- Пустите! - сказал Мехти.

И большими шагами, шатаясь, он пошел вперед по тропе.

Ганс и Эрих в нерешительности потоптались на месте и поплелись следом. Тропу пересекал шумный быстрый ручей. Мехти перешел его вброд и, не глядя под ноги, двинулся дальше.

Ганс и Эрих шли рядом с ним, по обе стороны.

Это была удивительная процессия: безоружный, израненный партизан, несущий на руках тело друга, и почтительно эскортирующие его два вражеских солдата.

А день разгорался все ярче. Молодо зеленела трава, пели птицы.

Мехти ничего не видел и не слышал.

Немцы не осмеливались предложить свою помощь, хотя понимали, что Мехти еле держится на ногах.

Неожиданно из-за поворота навстречу им вышли крестьянские девушки - они шли гуськом, одна за другой, с корзинами и кувшинами. Это были те самые девушки, которые принесли когда-то партизанам последние крохи из крестьянских запасов.

Впереди выступала высокая, стройная девушка с большим родимым пятном над губой. Увидев немецких солдат и Мехти с Васей на руках, крестьянки испуганно остановились. Девушка с родимым пятном узнала Мехти и Васю. Она видела обоих в штабе бригады, а Вася несколько раз ночевал в их селе.

Мехти уже приблизился вплотную к крестьянкам. Девушка колебалась секунду, потом знаком подозвала к себе подруг. Молодые крестьянки остановили Мехти и приняли из его рук Васю.

Они сделали это так властно и так нежно, что Мехти не противился - он покорно разнял руки, посмотрел вокруг бездумным, отсутствующим взором и побрел вслед за девушками. Он был в полузабытьи, и хотя идти ему теперь было легче, он шел, по-прежнему пошатываясь, спотыкаясь… Это состояние, похожее на сон, длилось долго. Впереди пестрели платья девушек, легко покачивалось у них на руках тело Васи, рядом шагали Ганс и Эрих…

У околицы деревни их встретила толпа крестьян. Девушки передали Васю крестьянам.

И опять Мехти, шатаясь, брел по дороге, а впереди качалось тело Васи: его несли уже не девушки, а крестьянские парни-горцы, одни - в ботинках и грубых шерстяных чулках, другие - в сапожках из некрашеной кожи.

Во второй деревушке, состоявшей всего из нескольких хат, Мехти напоили холодной ключевой водой, усадили на покосившуюся скамью под деревом. Ему что-то говорили, но он не слышал.

И снова шли они в горы. Мехти вел под руку незнакомый старик в овчинном жилете.

Васю несли уже впереди на носилках, и был он умыт, причесан, одет в чистую холщовую рубаху с расшитым воротником, обут в новые башмаки.

В селе, прилепившемся к голым скалам, сделали привал. Около Мехти сидели все тот же незнакомый старик и несколько парней; слышались приглушенные голоса. Он послушно опустошил кружку с вином, чьи-то прохладные руки перевязали ему кровоточащее ухо. А когда они вышли из села, Мехтч увидел, что на груди у Васи покоятся большие белые цветы - дары рано пробудившейся от зимнего сна земли.

Потом Вася лежал на земле; вокруг было очень много людей; гремел ружейный залп; потрясая сжатыми кулаками, говорил Ферреро, а потом не выдержал - отошел и стал сморкаться в огромный клетчатый платок. Говорили и другие: крепыш-болгарин, огненно-рыжий Маркос в остроконечной шапке, сдвинутой на затылок; негр Джойс - он совсем не знал Васю и все же волновался, как никогда прежде. Это было первое большое горе в его новой жизни: погиб товарищ по борьбе…

Сзади Мехти кто-то, закуривая, чиркнул спичкой; он обернулся: доброе и мягкое лицо Сергея Николаевича было печально; он судорожно затягивался папиросой, полные щеки его чуть дрожали.

Мехти сидел перед холмиком, устланным хвоей и цветами, а вокруг высились молчаливые каменные громады…