Владимир Масян - Замкнутый круг

Сова следил за ним неотрывным взглядом. Но в отличие от фигуры в глазах не было ни преданности, ни подобострастия. «И этот сам себе на уме», — подумалось Сидору, и настроение его снова испортилось.

— Кажется, тебя посылал Прыщ следить за домом Боярчука? — почти не разжимая губ, спросил он.

— Так точно, пан сотник!

— Знаешь ли ты в лицо стариков, родичей Боярчука?

— Как своих собственных, пан сотник.

— Сможешь притащить их на базу?

— Нет ничего проще, пан сотник!

— Иди и помалкивай. Дня через два-три исполнишь, что я просил.

— Как прикажете, пан сотник!

— А вот так и прикажу: пшел вон! — заорал вдруг Сидор.

Повторять Сове было излишне. Он испарился мгновенно, что поразило Сидора больше всего. Он даже сам попытался также крутануться на месте, но больно ударился ногой о табуретку и, проклиная всех чертей, с ревом повалился на кровать.

Капитан Костерной ерзал в кресле, которое из последних сил надрывно скрипело под ним, и всем своим видом старался выказать Ченцову неудовольствие. Но весть, с которой он пришел к подполковнику, уже захватила Василия Васильевича, и тот не обращал внимания на капитана.

Накануне по дороге в Глинск машину Костерного остановил невзрачного вида крестьянин в помятой соломенной шляпе.

— Игнат Попятных, — дотронувшись до надорванного края шляпы узловатыми скрюченными пальцами, представился он. — Прошу пана офицера до моей хаты. Вас хочет бачить хлопчик, який вас почэкаить.

— Кто таков? — из кузова спросил Костерной.

— Петр Ходанич, — понизив голос, ответил крестьянин.

Поехали в село. Подворье Игната Попятных было таким же невзрачным, как и сам хозяин. Хата и амбары — под серой соломой, стены давно не белены, двор не метен. Облезлая больная собака лежала у порога пустого хлева. Когда солдаты с хозяином вошли во двор, она без лая поднялась и, поджав хвост, затрусила в заросший крапивой огород за обвалившимся колодцем.

Игнат Попятных добрый десяток лет жил бобылем.

Худого про него люди не говорили, но и добрых слов на старика не тратили. Нелюдим был Игнат. Сам по соседям не ходил и к себе гостей не жаловал. А вот из леса гости по ночам к нему наведывались частенько. Изрядно пышные хлеба пек дед, хотя своей муки не имел. Может, оттого и люди к нему не ходили, что чуяли здесь неладное. Да так уж повелось в народе — жалеть убогих и одиноких. Ни в милиции, ни в отделе МГБ про деда Игната Попятных долгое время и слухом не слыхивали.

Ходанич лежал на сундуке в горнице, укрытый лоскутным одеялом. Голова его была замотана окровавленной тряпкой. Левая рука безвольно свешивалась на пол. Петр, по всей видимости, находился в глубоком обмороке. Костерной оставил с ним фельдшера и попробовал разговорить хозяина. Но тот так умело прикинулся глуповатым да к тому же тугим на ухо, немощным и обездоленным старцем, что, кроме «как?» да «ась?», Костерной от него ничего не услышал.

Пришлось ждать, когда очнется Ходанич. Солдаты тем временем нашли в амбаре несколько мешков с ржаной мукой и бочку со свежей брагой. Показали Игнату.

— Кушайте! — преспокойно сказал он. — Бражка сладкая, медовая.

Костерной сунул ему под нос свой пудовый кулачище:

— Чуешь, дед, чем пахнет?

— Цэ дюже добрий! — Попятных даже пощупал кулак капитана своими жесткими, как сухие прутья, пальцами. — Дюже добрий!

— Ладно, Игнат, — отступился Костерной. — Пусть с тобой Ченцов разбирается. У меня своих забот хватает. Но одно ты мне скажи: давно ли этот парень у тебя лежит?

— А як сеча у Копытлого була, з того часа и лежит.

Искать кого-то уже было поздно. Костерной отпустил старика.

Ходанич пришел в себя под вечер. Долго не узнавал склонившихся над постелью людей. Наконец признал капитана, задвигался, застонал, силясь проговорить что-то. Костерной нагнулся к раненому, с трудом расслышал:

— Боярчук должен встретиться в городе с отцом.

— Когда, когда должен встретиться? — спрашивал и спрашивал Костерной. Но ответа так и не услышал. Петр Ходанич вновь впал в забытье.

На свой страх и риск Костерной в тот же вечер устроил засаду у дома Боярчука. Дежурил сам. Ближе к полночи к хате со стороны сада прокралась женская фигура, закутанная в темную шаль.

Костерной дождался, пока она войдет в дом, проверил, нет ли «контролера» поблизости, и без стука вошел через незапертую дверь в сенцы, а оттуда в кухню. За столом под лампой сидела Степанида Сокольчук. Напротив нее рядком — родители Бориса. Вид у всех был испуганно-растерянный.