Анатолий Маркуша - Последний парад

— Знакомьтесь, мой новый обожатель по кличке Аркадий…

Иногда, вероятно, чтобы доставить удовольствие Алексею Васильевичу, она несколько видоизменяла вступительный текст: — А я, извините, не одна, прошу любить и жаловать моего ведомого Семена Исаевича, можно короче — Сему…

Наташины ведомые бывали обычно крепкими ребятами в возрасте около тридцати лет, более или менее нагловатыми, не слишком испорченными воспитанием. Разговоры во время этих посещений, на взгляд Алексея Васильевича, велись самые нелепые, но он не покидал «зала заседаний», не прятался в своей комнате: хотел понять — что же это за публика явилась сменять его поколение?

Один из последних Наташиных обожателей весьма упитанный рослый Кирилл, он же Кирибор (от Кирилла Борисовича), скинув темно-красный пиджак с золотыми пуговицами — ему было жарко, — принялся толковать о новейших исследованиях «конкретно доказывающих всем, как бы и не верящим, о существовании жизни после смерти».

— Простите, — деликатно перебил его Алексей Васильевич, — вы сказали? «как бы не верящим», так я не понял, что и кому доказала наука?

— Еще древние знали — вот, человек… да? Фактически он отжил свой срок, ну, как бы сказать, в человеческом образе… и умер. Понятно? А через энное число лет возвращается в новом образе…

— Например, попугаем — ехидно поинтересовался Алексей Васильевич. — Может такое быть?

— Не исключено… — И тут в разговор вступила Наташа. Ее чрезвычайно занимали сведения, связанные с телепатией и летающими неопознанными объектами…

Алексею Васильевичу как-то сразу сделалось вдруг смертельно скучно. Все эти сомнительные открытия он называл обычно шаманством и в компании своих сверстников, вообще — единомышленников, говаривал, примерно, так. Жизнь работой ставится, а не ворожбой и шаманством. Не люблю юродивых и поповствующих не переношу, Вот на старости лет дважды перечитал от корки до корки евангелие — последние волосы и те дыбом встают! Не убий, говорят, а кругом в этом же самом Евангелии не просто убиение, а сплошное мучительство…

— Простите, Кирилл Борисович, а вы лично в чудеса верите? — деликатно поинтересовался Алексей Васильевич, и пока Кирибор нес какую-то ерунду, переставил свой стул к углу стола и попросил:

— Позвольте вашу ручку, молодой человек.

Наташин обожатель с готовностью протянул раскрытую ладонь, очевидно ожидая гаданье по линиям руки, но услыхал:

— Нет-нет, на локоточек, пожалуйста, поставьте ручку… Вот так… Попробуем?

Кирилл Борисович оказался куда сильнее, чем можно было ожидать, Алексей Васильевич это сразу, по захвату почувствовал, и все в нем всколыхнулось боевым задором, не зря он был в свое время азартным и хитрым воздушным бойцом. До сих пор он гордился тем, как переиграл в честном воздушном бою своего последнего противника. Небо в тот день было подернуто противной дымкой — вроде и не густая, а видимость — хуже не придумаешь. Алексей Васильевич поздновато заметил атаковавший его «мессершмитт», тот не спешил открывать огонь, шел и шел на сближение, видимо, намереваясь расстрелять Стельмаха в упор. Мгновенно оцепив обстановку, Алексей Васильевич резко убрал газ, рисковано ощетинился посадочными щитками, сунул ногу до отказа в сторону, еще и шасси выпустил, и противник, никак не ожидавший такого, проскочил атакуемого, подставив ему свой хвост.

Надо разозлиться… как следует разозлиться… в любой схватке это важно… Его нынешний противник, этот краснопиджачный бугай, что сидел набычившись за столом, ненависти у Алексея Васильевича не вызывал… Тут требовалось, очевидно, изменить тактику… да-да-да… И Алексей Васильевич стал дышать притворно прерывисто и часто, он покраснел лицом. Всполошилась Лена:

— Сейчас же прекрати, дед! Хочешь чтобы тебя кондрашка хватила… Хватит!

Алексей Васильевич поглядел в глаза противника и, понося того последними словами, разумеется, про себя, мысленно, обнаружил едва уловимое трепетание его зрачков. «Ну, сука ржавая, ну сейчас я тебя натурально сделаю». И Алексей Васильевич на ничтожное мгновение ослабил давление на руку Кибора. Не оценив коварства старика, тот, выражаясь по-авиационному, включил форсаж и… выдохся. Распластав чужую руку на столе, Алексей Васильевич, обращаясь исключительно к Наташе, прокомментировал:

— Рановато, подруга, твой обожатель кончил, мог бы вполне еще малость продержаться, но… И теперь я позволю себе сказать: он пошлый болтун, твой ведомый, ботало… — С этими словами Алексей Васильевич откланялся и удалился в свою комнату, где обнаружил спящего на дедовом диване не раздетого Тимощу. У самой подушки лежал старинный ветрочет, навигационная линейка и наколенный планшет — его любимые игрушки, бывшие некогда «табельным» имуществом Алексея Васильевича.