Анатолий Азольский - Кровь диверсантов

Он подкатил к Юргену Клемму, похлопал по кожаному сиденью коляски:

– Капитан! Какие еще дела в такой день… Такое утро… Мы ведь соседи… (Клемм уже сел рядом, протянул руку.) Нет, нет, не в казино, там еще закрыто. Но у вас-то есть в этом богом проклятом месте любимое местечко? Должно быть, вы ведь, простите за слово, проныра, чему я завидую…

Куда ехать – Клемм сказал. Ввел Скаруту в миленькое кафе. Сели, потрепались о прелестях буфетчицы – тема, традиционная для всех мест, где офицеры пили. Друг на друга посматривали весело, открыто. Клемм осведомился: не в военной ли разведке служит сосед по дому – и получил утвердительный ответ. Затем (во вздохе была грусть) выразил сожаление: жаль, очень жаль, ему ведь для срочной консультации требуется юрист, причем не столько военный юрист, сколько обычный знаток семейного права. Дело в том, что его глупо, подло обманули, и кто, как вы думаете?

«Московское начальство!» – про себя хмыкнул Скарута…

– Обманули… – горько констатировал Клемм, и Скарута насторожился. – А юриста поблизости нет. И мне хочется вам, как старшему товарищу по общему делу («Эка метит куда!»), рассказать об этом обмане. Возможно, слово ваше поможет мне… Так вот, в начале этого года я, не вылезавший из боев («Охотно верю!»), получаю письмо из глубокого тыла от совершенно незнакомой мне девушки по имени Трудель («Скорее – Маруська или Нинка…»), которая предлагает мне руку и сердце…

Подошла официантка, выслушала обоих, первым заказывал Скарута, а Клемм бросил: «То же самое. И – водку. Меня от вина ко сну клонит».

– И фотография… – с надрывом продолжал он. – Я залюбовался. В эту жестокую войну – существо из мирной счастливой эпохи, наивные глаза человечка, ни разу не слышавшего выстрела, не видевшего убитых. Баб я перевидал всяких, понимал, что брак, семья, дети – это не для этого времени, но – потянуло, черт, потянуло!.. Даю согласие, священник, получаю вполне официальный и законный документ, скрепленный подписями. Кстати, он признан имеющим юридическую силу, поскольку финансовая служба отправляет мое денежное жалованье супруге («Аттестат Тоське выслал!»). Храню у сердца, громко выражаясь, письмо от нее, к несчастью – единственное. Проходит три месяца, вырываюсь в отпуск, еду, телеграмму не даю, решаю осмотреться на месте, узнать хотя бы издали, кто она, жена моя, мы ведь все к бдительности приучены, и кто его знает – может, что-то с женой не то, может, она… («Из деклассированных элементов! Анкета загажена! Отец девчонки в троцкистской оппозиции состоял!») Так ничего и не узнал. Но приходит ко мне некий господин и заявляет, что никакого брака нет, что милая моя Трудель то ли пошутила, то ли неверно поняла некоторые патриотические призывы. Короче, заочный брак – фикция, так заявляет этот господин. («Понятно. Пока ты шпионил, девицу загребли за связь с заграницей! Был у вас такой случай, был: комсомолочка писала суженому на московский адрес, не ведая, что тот готовит мировую революцию в Дрездене, вот комсомолочку и сцапали за попытку установить связь с заграницей…»)

– Примите мои сочувствия… – выдавил Скарута умолкнувшему Клемму.

– Но затем, – будто из оцепенения вышел тот, – происходит следующее. Не успел я переварить эту страшную новость, как ко мне приходит подруга жены и предлагает себя взамен – душу свою невинную, тело свое девичье… («Достоевского начитался, мерзавец!») И я… я… Принял – стыжусь! – эту жертву!..

Скарута слушал, и мысль его металась: зачем? Зачем сидящий напротив него человек в форме офицера германских вооруженных сил рассказывает эту неправдоподобную историю, якобы с ним случившуюся? Зачем будто в пьяном русском угаре посвящает постороннего, случайного даже человека в то, что должен знать только один он и знание это нести в себе? Почему выбрал в конфиденты именно его, майора не просто военной разведки, а контрразведки? И ведет себя за столом этот шпион нагло, раздражающе по-русски, вот-вот перед глотком водки патетически вздохнет: «Дай бог, чтоб не последняя…» Подлец! И бубнит, бубнит о загубленной девичьей чести, о злом роке, еще о чем-то, – тут сразу и откровения Свидригайлова, и стенания Ставрогина. Достоевщина! Дурная причем! Толстого читать надо!

Компания отпускников ввалилась, прервав доверительную беседу в уже неукромном месте. Расплатились, поднялись, расстались – и только в квартире Скарута дал волю себе, разразившись яростным матом. Над ним дурачился этот Клемм, провоцировал на что-то! Но на что? Так или иначе, но русский шпион средь бела дня учинил ему допрос, и Скарута молчанием своим, глазами, жестами выдал какую-то служебную тайну! Неслыханная наглость! Большевистский агент, находясь в глубоком немецком тылу, без всякого оружия или принуждения допрашивает офицера германской военной разведки и получает от него ценнейшую информацию! На него набрасывает сеть, гонит его в какую-то западню! Эта идиотская история с неудавшейся женитьбой – не вымысел, произошла она, возможно, с самим Клеммом, который напачкал где-то и проверил сейчас, идут ли по следу его. Значит, она, женитьба, могла стать известной ему, Скаруте! Каким образом? Из каких источников?