Анатолий Азольский - Кровь диверсантов

Примерный семьянин, лишенный пистолета. – Чех зовет сражаться под знаменами герцога Кумберлендского. – Мечта не сбылась, и выстрел в правый висок оборвал страдания тайного тираноборца.

Аня меня полюбила. Она успевала бегать на лекции, носить в себе ребенка и варить супы. Отвез ее в роддом и неделей спустя вынес оттуда девочку, у Ани пополнели губы, она уже не казалась злой. Родственница появилась, гулькала-улькала с Наташкой, я научился стирать пеленки и варить кашку, бегал за детским питанием, благо времени стало много, с работы меня уволили за что-то, пистолет, естественно, отобрали. В один из дней студенческих зимних каникул Аня повела меня на Моховую, юрфак устраивал вечер, всех рассмешила сценка из «Мертвых душ» (Ноздрев играет в шашки с Чичиковым) да монолог очень похожего на еврея студента, который с сильным акцентом прочитал: «Ну какой рюсский не любит бистрой езды?..»

Вдруг меня дернула за локоть Тамара Филатова, тоже приглашенная. Да, она вышла замуж, но ей так помнился тот вечер! Так помнился, что она едва не забыла, ее навестил вчера какой-то гражданин и высказал просьбу – дать его телефон тому, кто статьей интересовался и кто знает человека по имени Чех.

Была вторая половина февраля 1953 года. Ехать в Ленинград к Чеху не хотелось. Но – собрался, с Московского вокзала позвонил. Ответил сухой знакомый голос, указал адрес.

Охта, шестиэтажный дом, третий этаж, дверь открыта, вошел, не постучавшись, Чех сидел за письменным столом, откинувшись в кресле, весь иссушенный годами, а прошло-то всего – девять лет! В квартире пахло только бумагами, ни еды не было, ни напитков, да и Чеха – такое впечатление создавалось – не было. Болен, неизлечимо болен – я понял это, как и то, что жизнь его продлится еще месяц-другой, поэтому он и спешил увидеть меня.

– Всю жизнь я спасал или уничтожал людей, баланс подводить еще рано… У меня подарочек для тебя.

Он потянул к себе ящик письменного стола и вытащил мой «парабеллум» со знакомой выщербинкой на рукоятке. Я молчал, подавленный и оглохший. А потом комната, вся квартира и вся Охта наполнились «мананой», слезы полились, и горло охватила судорога.

Минуту, две, три длилось возрождение, восстановление из пепла, в рое голосов я услышал и Этери, и Алешу, и всех, кого отрезал от меня визит Костенецкого ко мне, в занятую мною с разрешения коменданта квартиру члена НСДАП.

На Чехе была гимнастерка без погон, двигался он легко и бережно, все силы свои рассчитал, впереди – по крайней мере месяц жизни. Принес карту, ни единого названия. Большой город, автомагистрали, улочки, шоссе, зеленые пятна лесных насаждений, безномерные трамвайные и троллейбусные маршруты.

– Жить мне осталось немного, рак крови, против этой болезни я бессилен, и уж лучше погибнуть, чем… С Калтыгиным все ясно, а на Бобрикова рассчитывать можно?

– Алеша уже не для нас.

– Придется вдвоем. Вот, – он нашел в столе, – материалы допроса Раттенхубера, начальника личной охраны Гитлера. Поизучай внимательно. Надо найти типичную ошибку всех многочисленных охран. Они не учитывают того, что вообще не подлежит учету. Сосулька, падающая с карниза в июльский полдень. Кирпич на голову с крыши, которой нет.

Он помолчал.

– Тот, кого надо устранить, живет в этом городе, – он показал на карту. – Наиболее уязвимые места – эта вот улица, – он ткнул пальцем, – и в этом вот лесном массиве – дача. Тройное кольцо охраны, но внутренней практически нет: человек этот чует смерть и боится всех, кто рядом. А вот – двухэтажное строение, караульное помещение в полукилометре от резиденции. Дорожка, по которой идут на смену караула сытые, разморенные сном солдаты. Мы их можем подменить. Еще вариант: машины с охраной меняются в движении местами, тоже можно использовать. Короче, думай. Пистолет верни, незачем тебе по городу гулять с ним, ты же не бандит. Гостиница для рыбаков, адрес даю, там будешь жить. Ходи по Питеру, ищи улицу, подобную этой, у меня уже ноги ослабли… Возвращаю тебе старый должок, перочинный ножик.

Пустые глаза его смотрели в угол.

– Ты женился? Дочь или сын? А на мне лежит запрет природы, ни в браке, ни вне я не в состоянии дать полноценное семя для плода. Но для меня ты – сын, единственный, и я сделаю все, чтоб ты остался живым при выполнении операции.

Договорились: приду послезавтра, дубликат ключей от квартиры опустился в мой карман. Закрыл дверь, из-за которой пробивались звуки «мананы», она лежала в письменном столе Чеха. Швырнул в Неву боевой трофей, ножик, добытый в 42-м году.