Сергей Русанов - Особая примета

— Фу ты, бесова тварюка, это же, должно быть, белая куропатка. Сколько их здесь!..

Теперь уже с разных сторон и расстояний откликалось реготание белых петухов, но сосед Петренко, видимо, разглядел его и убежал под скалу, в мох, где исступленно заливался, хлопал крыльями, вавакал… А вот — и тоже со всех сторон, точно в серебряные трубы, затрубили журавли… Удивительно! Правда, страна непуганых птиц! Подполковник успокоился и заснул под этот весенний концерт.

Когда он проснулся, было совсем светло, ярко пылала заря и все гудело, словно где-то неподалеку клокотал, булькал и шипел огромный кипящий котел.

Вот эти звуки знакомые — это тетерева токуют. Петренко вылез из мешка, поеживаясь от легкого утреннего морозца. На побелевшей от инея тундре творилось что-то невообразимое. Бормотание, чуфыкание, курлыкание многих десятков голосов; хлопали крылья, темные точки непрерывно подскакивали в воздух и опять падали вниз. Петренко взял бинокль: батюшки мои, да тут их добрая сотня! Чудесная оптика приблизила к нему больших иссиня-черных птиц с красными бровями и хвостами лирой. Одни, замерев на кочках, с вытянутыми вдоль земли шеями, поднятыми, распущенными хвостами и раскинутыми крыльями, самозабвенно бормотали, другие дрались, взлетая в воздух, как петухи, или таская друг друга за шеи, третьи гоняли побежденных противников… Петренко не был охотником, — но невиданное зрелище захватило его, он не мог оторваться от бинокля и не слышал шагов за спиной. Богоев окликнул его. Петренко обернулся. Капитан стоял перед ним красный, веселый, в расстегнутом полушубке, с трудом удерживая в протянутой руке двух огромных глухарей, связанных ивовым прутиком за орлиные бледно-зеленые носы.

— Ой-ой-ой! Вот это добыча!

— Ну и ток! Никогда не видал такого. Побольше двух десятков слетелось, дерутся! Жаль, что снега в сосняке порядочно, побоялся наследить, прошел только краем тока, по воде. А то бы можно еще к двум — трем подойти. Впрочем, куда их? Пересилил свою жадность, бросил. И то полные сапоги воды набрал. А тут-то что делается?! Вот косачей навалило!

— Да, я уже давно любуюсь..

— Видимо, со всей округи собрались. Что значит — нетронутый ток. Тут ведь никто и никогда не стрелял! И все-таки смотрите, где токуют — на самой воде, туда ведь и не пройдешь, да и шалаша не поставишь. А вот сюда- то посмотрите!

Богоев указал назад, на воду.

Пять огромных белых как снег птиц виднелись почти на середине озера. Петренко навел бинокль — лебеди! Они то плавали, красиво изогнув длинные шеи и парусом приподняв маховые перья, то вдруг начинали купаться, разбрызгивая воду ударами могучих крыльев.

— Ну и край! Здесь поневоле станешь охотником.

— Конечно. Я в десять лет уже рябцов силками ловил. Мой ведь дом недалеко — вот в эту сторону, — он указал к югу, — каких-нибудь полтораста километров. Если бы не война, — наверное, так бы и остался рыбаком и охотником.

— А при чем война?

— Как же? Пошел партизанить, потом попал в армию, окончил школу и здесь же воевал лейтенантом.

— Да сколько же вам было?

— Начал войну шестнадцати, кончил — двадцати. Чего я тут не насмотрелся! В сорок втором году я был в отряде полковника Палли — ходили по финским тылам. Вот человек был! Прирожденный воин. Любил говорить: «Я, говорит, финн, но не белофинн». Не любил их — страшное дело. На той стороне — у финнов, значит, — родной брат его служил, тоже полковник и тоже отрядом командовал. Не знаю точно, что там у них были за счеты. Только между нами шел разговор, что этот брат в восемнадцатом, что ли, году повесил жену нашего полковника, коммунистку, — она работала в подполье и попалась. Она, значит, погибла,

а полковник сидел в тюрьме, потом бежал в Советский Союз. В общем — верно не скажу, но охотились они друг за другом — эти братья… Один раз, значит, мы его прихватили с небольшой группой шюцкоров на хуторе. Перебили всех, только он один и ушел— на лыжах. Гнались — не догнали, а он старше нашего полковника. Ох, тот ругался, что упустили, — полковника-то самого с нами не было. «От меня бы, говорит, ни за что не ушел». Майор — доктор наш — спрашивает: «Неужели стали бы стрелять в брата?» — «Сдался бы, так не стал стрелять; только он мне не сдастся, знает, что немедленно повешу. И он меня повесит, если поймает».

— Ну и что же?

— Ничего. Слышал потом — этого брата будто бы убили под Печенгой, столкнуться им, значит, так и не пришлось.

Рассказывая, Богоев быстро орудовал у разгоревшегося костра: подвесил чайник, раскрыл консервы, развесил на палочках мокрые портянки, ловкими привычными пальцами начал ощипывать вчерашнего косача. Едва они успели позавтракать, как погода внезапно испортилась. Ветер, повернул и усилился, принес низкие тучи, пошел дождь, потом крупа. Вода в озере потемнела, все кругом стало тоскливо и мрачно. Шалашик, сооруженный из чахлых сосенок, сильно протекал — рубить еловые ветви на гриве Богоев не решился, чтобы не оставлять следов присутствия человека. С вечера уже нельзя будет жечь костер — хоть и мало вероятно, а все же этой ночью Кларк может появиться.