Сергей Русанов - Особая примета

Окончательно успокоившись, старик стал словоохотлив.

— Я понимаю, контрабанда есть контрабанда, это нехорошо. Но случается очень редко, и я брошу совсем, пане. Сын пишет, чтобы ликвидировал дело и возвращался на родину, в Моравию.

— И правильно. До добра вас это не доведет. Я вижу, что к делу с патронами вы не причастны. Но, значит, это сделал другой, такой же, как вы, спекулянт контрабандными товарами. Так и выходит — сперва пленка и чулки, а потом оружие. Это дорога опасная. Прощайте, пане. Помните, никому ни слова.

Если пойдет разговор — так и будем знать, что проболтались вы. А тогда — берегитесь, плохо вам будет. Прощайте!

И, отказавшись от кофе, который предлагал ему до крайности обрадованный аптекарь, Петренко вышел из полутемной комнаты на ярко освещенную улицу.

Неужели сразу такая удача? Вот тебе и «не перспективное» задание! Петренко просто не верилось. Как повезло! Ведь он мог начать с любого другого из шести спекулянтов медицинской контрабандой, которых ему указали. А это — то самое: именно в Бялей-Сули мог лечиться Влоцкий — ведь там и лесное управление. А потом — Барвинский?! И из Львова?

Петренко остановился припоминая. Да, так и есть! Семья Барвинских во Львове во время немецкой оккупации запятнала себя многими отвратительными преступлениями. После изгнания оккупантов нескольких Барвинских, и в том числе, помнится, одного врача, судили за шпионаж, измену, пособничество гитлеровцам. А этот Барвинский, значит, сбежал оттуда раньше — в 1939 году, когда Западная Украина стала советской. Ведь тогда здесь был райх — надежное пристанище. Да, наверное, это птица из того же гнезда. Жаль, что нельзя было подробнее расспросить о нем аптекаря: не стоило проявлять интереса к Барвинскому. Все равно, и логика и инстинкт говорили — след верный. Барвинский заслуживал внимания, и Петренко решил не продолжать дальнейшего объезда перекупщиков контрабанды, а сразу заняться бяло-сульским врачом. Через два часа поезд доставил майора в центр воеводства.

Улица Костюшко находилась почти на окраине города, так что в конце пересекавших ее переулков видны были то простер поля, то деревья пригородных рощ. Улица имела благоустроенный вид — залитая асфальтом, с газонами вдоль панелей, с каменными вазами для цветов. Она была застроена по преимуществу двухэтажными особняками, утопавшими в садах. Только на левой, ближней к центру города стороне улицы два — три больших здания выходили фасадами прямо на панель. На фасадах этих зданий пестрели вывески маленьких частных магазинов. На улице было немноголюдно и тихо. Через нее, как через лесную поляну, то и дело перелетали из сада в сад большие дикие голуби витютни, такие странные среди города; их завывающее воркование доносилось со всех сторон. Воздух был густо насыщен ароматом цветущих плодовых деревьев.

В первой же лавочке, куда зашел Петренко, ему указали дом врача Барвинского. Он находился почти в центре улицы, с правой стороны. За высокой оградой из проволочной сетки, вдоль которой тянулась низкая живая изгородь из зацветающего розового боярышника, стоял довольно вместительный светло-серый каменный дом в два этажа, под черепичной крышей. У калитки, рядом с воротами, майор увидел небольшую медную табличку: «Доктор медицины С. Барвинский». Пониже на большой эмалированной доске, прежний немецкий текст которой был закрашен белой краской, было написано: «Внутренние и женские болезни. Лабораторные анализы. Рентгеновский кабинет. Прием от 4-х до 8 по понедельникам, средам, пятницам; от 10-ти до 3 — в остальные дни, кроме воскресенья». Готический шрифт на медной дощечке указывал время ее изготовления. Тоже подозрительно: в годы расцвета гитлеризма на территории райха врач славянин приобрел такой дом и, видимо, преуспевал. Впрочем, и сейчас усадьба всем своим видом говорила о благаполучии. На тщательно разделанных клумбах перед домом пестрели нарциссы, ранние тюльпаны и крокусы; из земли, как зеленые клинки, выбивались первые листья ирисов и огненных лилий. По фасаду дома, до самой крыши, вилось какое-то растение, ветви его, еще безлиственные, увешаны тяжелыми кистями бледно-лиловых цветов. Мощеный кирпичный въезд упирался в ворота маленького бетонного гаража, запертые огромным висячим замком. За домом и гаражом, как снежные облака, стояли цветущие черешни; В саду тихо и пусто — ни души. Только черный дрозд с ярко-желтым клювом прыгал перед воротами гаража.

«Сегодня понедельник, прием вечером, можно попасть. Но надо подумать, стоит ли сразу показываться этому доктору. Попробую сперва разузнать что-нибудь стороной», — размышлял Петренко.