Генрих Гофман - Герои Таганрога

— Начальник у себя? — опросил он у дежурного.

— Здеся он... — буркнул полицай и, когда Петров уже поднимался по лестнице, зло добавил: — Хромая бестия... И где ж ему ешо быть?

Увидев Петрова в дверях своего кабинета, Стоянов поднялся из-за стола и, прихрамывая на одну ногу, пошел навстречу.

— Здравствуй! Что нового? — спросил он.

— Садись! — отрывисто бросил Петров.

Придерживаясь руками за поручни, Стоянов тяжело опустился в мягкое кресло и вытянул ногу с деревянным протезом.

— Слушай, — сказал Петров, присаживаясь напротив. — Слушай внимательно. И говори только правду, не то несдобровать.

— В чем дело? — насторожившись, спросил Стоянов.

— Ты составлял с Кирсановым опись на жидовское золото?

— Ну, я.

— Кирсанов хапнул там малость? — Петров впился в Стоянова испытующим взглядом.

— Было дело, — ответил тот, почесывая затылок. — Только свидетелей, акромя меня, никого нет. Пусто было в комнате. Да я и подал вид, будто ничего не видел. Не хотелось с начальством связываться. Того и гляди в дураках останешься. Я ведь эту премудрость давно усвоил.

— Какую премудрость? — не понял Петров.

— Есть такая побасенка: «Я начальник — ты дурак. Ты начальник — я дурак».

— А ты дураком не будь. Альберти уже пронюхал. Теперь в самый раз столкнуть Кирсанова, чтоб происхождением своим глаза не колол. Подлюга проклятый! — Петров стиснул челюсти, подался вперед. — Слушай, Борис. Я бы лучше с тобой работал. Накромсали б мы дел вместе. Любо-дорого. И вот тебе мой совет. Пиши рапорт ортскоменданту. Опиши все, как было. Сделаешь?

Стоянов молча кивнул, ухмыльнулся.

— Только вот думаю, как бы этот рапорт к Кирсанову не угодил? — Он вопросительно посмотрел на Петрова.

— А ты сам иди к Альберти. Расскажешь, как было, из рук в руки передашь бумагу. Не сделаешь — я доложу. Смотри, тебе же хуже будет.

— Не горячись ты. Кому грозишь? Мы теперь с тобой одной веревочкой связаны. Только действовать надо наверняка.

— Вот и действуй. Тебе все козыри выпали, а Юрка Кирсанов на мизере сядет.

— Ладно, была не была, — махнул рукой Стоянов.

После ухода Петрова он долго сидел за письменным столом, скрипел пером по глянцевому листу бумаги. От напряжения капельки пота выступили у него на лбу. Исписав половину листа, разорвал бумагу, бросил клочки в корзину. Потом долго сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Собственно, что плохого сделал ему начальник городской полиции?

Стоянов вспомнил, как, прочитав объявление о наборе служащих в полицию, он пришел к Кирсанову наниматься. Кроме паспорта, у него была справка органов НКВД, удостоверяющая, что он, Борис Стоянов, освобожден из-под стражи как отбывший наказание.

Кирсанов принял его приветливо, посочувствовал. Сразу назначил начальником районного отделения. А теперь вот на него же надо донос сочинять. Стоянов замотал головой.

— Нет... К черту... — проговорил он, убирая со стола чистые листы бумаги.

Неожиданно рука его, выдвигавшая ящик стола, замерла. Он вспомнил угрозу Петрова. «А что, если эта бестия на меня донесет? — подумал и пожалел, что признался. — К той власти не пристал, и от этой могут погнать. Куда тогда денешься?»

Стоянов резко придвинул к себе лист бумаги, взял ручку заскорузлыми пальцами и снова начал писать.

Через несколько дней майор Альберти принял Стоянова. Заикаясь и путаясь, Стоянов рассказал коменданту о том, что видел своими глазами, как Кирсанов сунул в карман два золотых портсигара из вещей, отобранных у евреев.

— Гут, гут, господин Стоянов. Ви есть честны рюсски человек. Ви правильно понял своя задача. Германская армия проливает кровь за новый порядок, за свобода ваш народ. А господин Кирсанов надо только золото. Гут, гут. Карашо. Мы ничего не забываль. Германское командование благодарит вас.

— Рад служить, — поспешно ответил Стоянов, польщенный тем, что майор Альберти на прощание протянул ему руку.

Несколько дней спустя Стоянова назначили заместителем начальника городской полиции. Кирсанов же по-прежнему оставался начальником. Правда, теперь при встречах майор Альберти и капитан Эрлих подозрительно стали смотреть на него. У Кирсанова все еще хранились ключи от квартир расстрелянных евреев, которые он выдавал немецким офицерам по запискам ортскомендатуры.

Однажды на одну из таких квартир Кирсанов пригласил Стоянова и Петрова. Ему хотелось хоть чем-то привлечь к себе симпатии немцев. Он решил отпраздновать юбилей: исполнился ровно месяц с того дня, когда дивизии армии фон Клейста ворвались в Таганрог.