Алексей Горяйнов - Исповедь дезертира

Время от времени я срывал с одиночных мелких кустиков молодые веточки с набухшими почками и на ходу жевал их, пытаясь утолить голод. На редких привалах мы засовывали в рот по корке хлеба, тщательно жевали, стараясь насладиться вкусом немудреной еды, и потом еще долго не проглатывали мякиш.

Распадок, перерезавший хребет, несколько облегчил нам переход через массив.

Сверху открылась потрясающей красоты картина горного ландшафта с отдаленными снежными вершинами. Валера оказался прав: по эту сторону перевала простиралась долина со множеством боковых ущелий. Но до нее еще нужно было дойти.

Валентин показал на северо-запад, в сторону нагромождения гор, и сказал:

— Пробраться через них будет тяжко.

С этой стороны перевала самый трудный путь пролегал по обнаженным скалам, кое-где покрытым мхом и лишайником. Наконец добрались до распадков, пробираться стало полегче. Все чаще появлялся кустарник и низкорослые деревья. Через какое-то время мы наткнулись на ручей, а после того, как прошли несколько километров по выстланному валунами руслу, заметили старую тропу. По ней шли еще несколько километров вдоль склона, не спускаясь в долину. Обогнув отрог горы, увидели террасу с заброшенным виноградником и полуразрушенную хижину. Здесь тропа устремилась вниз. Снова в распадке открылся веселый ручей.

Вечером в долине ручья, укрытой плотным кустарником, в полной темноте разожгли костер. Валера нарвал каких-то листьев, а когда вода закипела, сделал отвар. Кислый, терпкий на вкус, но пить можно. Какие-никакие витамины. Даже уверенности прибавилось.

Фирсов смотрит на костер, и в его темных зрачках отражаются веселые огоньки пламени. Валера пишет что-то в дневнике. Вскоре оба ложатся спать. Сегодня мое дежурство — первое.

Я не даю костру угаснуть, собирая сухие ветки вокруг нашей стоянки. Потом спускаюсь к ручью за водой. Грею кипяток, пью. Внутри теплеет, но сон продолжает одолевать. Тикают Валерины часы. Я ни разу не интересовался, откуда они у него. Может, он их в тюрьме у кого выменял на что-нибудь? Время тянется, как сгущенка, приторно и вязко. Поймав себя на этом сравнении, прикидываю, что сгущенка сейчас показалась бы вкуснее черной икры.

Ночь холодная, и вскоре я начинаю дрожать. Чтобы не замерзнуть, машу руками, делаю приседания, стараюсь думать, о чем угодно, только не о холоде. Главное, что меня утешает, — свобода. Нет надо мной начальников, военкомов, надзирателей. Почему человек не может жить один? Зачем ему вся эта цивилизация, общество, борьба за власть? Вот она свобода — живи, не хочу! Только бы одежду иметь путную, жилье, да кусок хлеба с маслом… Вспоминаю Настю, Таисию, но тут же всплывает рожа Павло. Сытая, самодовольная. Так и хочется ему врезать…

Наконец меня сменил Валера. Я лег, уткнувшись в воротник грязной промокшей робы, и тут же отключился с надеждой на лучшее. Мерз даже во сне, но не было сил пошевелить рукой.

Утро погодой не порадовало. Было сыро, висел клочковатый туман, скрывавший горы. Фирсов неожиданно наткнулся на заросли барбариса. Он принес охапку фиолетово-бордовых листьев. Снова мы кипятили воду и пили барбарисовый чай. Оказалось — очень вкусно! В Москве тоже растет барбарис, но мне и в голову не приходило, что его листья можно использовать в пишу. Другое дело ягоды, но их много не съешь…

С непогодой все мои мысли о тихой жизни в горах улетучились. Даже горячий чай не спасал. Но Валера не дает расслабиться. Вот уже командует:

— Нужно идти дальше, пока хватит сил.

Сколько нам еще мыкаться по горам? Этот — пятый — день похода мне особенно хорошо запомнился.

Фирсов первым услышал шум. Мы спускались в ущелье, ведущее к долине. Старались идти быстро, насколько позволяла петляющая тропа. И вдруг:

— Вертушка! — Седов остановился и стал прислушиваться.

Фирсов кивнул утвердительно:

— Да… Но откуда? Может, нас ищут?

Гул винтов был слышен отчетливо. Казалось, он надвигается прямо на нас. И вдруг раздался грохот — страшный такой, оглушительный. Мне показалось, что началось землетрясение.

— Что это? — спросил я растерянно, глядя на Валеру.

Тот нервно сглотнул:

— Вертушка грохнулась, не иначе. Быстро туда!

Фирсов тоже оглянулся:

— Зачем?

— Может, наши, — сказал Седов, уходя в сторону взрыва.

Мы быстро пошли за ним. Вскоре запахло гарью. Туман продолжал стелиться по ущелью, но Валера шел точно, и вскоре на склоне горы мы обнаружили первые обломки вертолета: кусок винта и еще какие-то железки.