Пьер Гийота - Могила для 500000 солдат

Виннету высвобождается, он копается в своем мешке под матрасом, вынимает из него череп, еще свежий: в полостях, между челюстями, видны полоски высохшего мяса.

Виннету снова ложится на тюфяк, кладет череп себе на живот, поворачивает его, играет челюстями; полуприкрыв ресницы, он поднимает череп над головой, смотрит на него, двигает челюстью; командир уходит, хлопнув дверью; генерал работает в своем кабинете, подписывает смертные приговоры, отпуска, рапорты интендантов, боевые донесения, он говорит по телефону с главным штабом метрополии, он слышит треск телефонной станции Экбатана, крики, ругань телефонистов, шум с кухни и журчание воды в туалете.

— Господин генерал, десантники отказываются повиноваться.

— Ну что же, оставьте их в покое, нам сейчас без них не обойтись, не стоит им перечить. Купание отменить.

— Господин генерал, я предупредил пленника.

— Останьтесь на минутку, лейтенант; это ваше первое дежурство? Вам наговорили обо мне ужасных вещей. Солдаты, этой ночью, на вышке… Все это правда, моя ладонь еще хранит следы объятий этой ночи, мои губы смяты принятыми и отданными поцелуями. Я не впадаю в искушение и — следуя вашим мыслям — в мерзость греха, удовлетворяя мои желания, мое тело и дух полны самоотверженности и меланхолии. На этом опустошенном острове повстанцы и силы поддержания порядка открыли тройственный лик божества: повстанцы устали от своей революции, мы — от наших репрессий; наша машинальная борьба порождает неизлечимую опустошенность всех моральных принципов; каждый впадает в самый сильный из всех свойственных ему грехов; стремление к его удовлетворению рождает в нем новые силы — силы разума, но не силы морали; лишь грешный человек приятен Богу. Подойдите ближе, ваша мать еще жива? Здесь почти все солдаты — сироты; естественное право не работает, и вы не сможете обвинить меня в жестокости. Забудьте привязанности вашего сердца, любите кровь, трепет мышц, думайте о камне, о рыболовном крючке…

Лейтенант пятится к двери, отдает честь, выходит. Часовой, перед тем, как закрыть дверь, делает знак рукой, генерал улыбается ему; лейтенант спускается по лестнице; часовой входит в кабинет, генерал хватает его за ремень, гладит его по животу, солдат кладет карабин на стол, подходит к генералу, тот обнимает его за талию, усаживает к себе на колени, целует в рот, солдат ласкает шею генерала:

— Все, что низко — прекрасно, безобразно все высокое. Солдат трогает ладонью губы генерала:

— Ты моя мать, мой отец, ты мой брат.

Ладонь генерала ласкает тело солдата через прорехи в штанах на бедре и колене.

— Не вы ли запретили нам зашивать нашу форму?

— Да, таким образом я держу вас в руках. Ты поедешь в воскресенье со мной, полковником, его женой и детьми на пляж в Лутракион.

— Его жена — блядь, она гниет на глазах. Старики забавлялись с ней в дождливые вечера.

— Уходи, сними свои руки с моей шеи, слезай с моих колен, уходи.

Солдат слезает с колен генерала:

— Но, господин генерал, я на посту.

— Уходи, уходи.

— Ухожу, ухожу.

Солдат, забирая со стола карабин, немного расставил ноги: в расстегнутой ширинке генерал видит черные трусы, его горло сжимается, он хватает солдата за ремень, запускает ладонь в ширинку, ласкает теплую, натянутую, наполненную членом ткань трусов; солдат, подняв руки, раздвигает ляжки, выпячивает живот и, склонив голову набок, стонет, зевает, пускает слюни.

Тивэ натягивает рваные, испачканные жиром штаны, садится на тюфяк, вытаскивает конский волос из дыр.

В полдень генерал открывает решетку, Виннету прислонился к стене, винтовка на плече. Тивэ встает, генерал упирает кулаки в бедра.

— Вы не моетесь? Вы не едите?

Генерал приближается. Тивэ отступает к стене:

— Твое кольцо кровоточит. Ты сам открыл себе кровь. Ты красив, я трогаю твою кровь, она обжигает мне пальцы, она наполняет твой член, она жжет мои губы, мой язык. Вы все, расчлененные, лежите передо мной, я выбираю голову, самые красивые руки, две ноги, самый большой член, самый мощный торс, собираю их вместе и склеиваю кровью. Дай мне твой член, пусть твои ноги скользят по моим бедрам.

Я не называю моего тела, я не знаю его, пусть взбираются на него твои руки. Виннету, выпусти мою кровь. Ты, ты. Я раздираю твою грудь, я вырываю зубами твои легкие, я опустошаю тебя, я высасываю тебя, как сырую перепелку, я надеваю на себя твою кожу. Пусть любят тебя, лаская меня.

Генерал склоняет голову на грудь Тивэ, он раздирает его рубаху, он кусает его горло, темное от грязи и масла, кусает губы, кровоточащие десны. Тивэ, прижатый к стене, отталкивает ладонь генерала, мнущую его живот.