«…Я освобождаю Веронику и Ксантрая, они вырывают свои кольца. Я живу в маленькой комнате на другой стороне порта, я вхожу в здание гражданской почты, я обнимаю за талию Беатрису, она целует мою изуродованную губу; каждый вечер она вымачивает ее в маленькой ванночке, наполненной ароматным травяным настоем, она собирает для меня нежные раковины, я сплю на крахмале и воске, она приходит, накрывает мой член, обматывает его мокрой тканью, она гладит мои яйца, я съедаю тарелку дымящихся ракушек. Беатриса поддерживает меня за плечи; когда мы обнимаемся, наши раны соприкасаются, слезы текут из наших глаз, ночью она лежит рядом со мной, она усыпляет меня лаской свежих ладоней, она расстегивает мою пижаму, ее пальцы сматывают ткань с моего члена, ее млечные груди дрожат в тени простыней, я касаюсь их, я прижимаюсь к ним пахнущими травой губами, мой нос скользит по ложбинке между грудей, я высовываю язык изо рта, лижу тончайший пушок, укладываю его, моя слюна пенится на соске, мои зубы слегка прикусывают его, мои губы сосут его края; моя слюна стекает струйкой по груди, ладонь Беатрис поднимается к моим губам, я целую ее; я перекатываюсь на тебя всем телом, мокрая ткань покрывает мой член и отделяет его от твоего влагалища, ты что — то напеваешь, лежа подо мной, я тру ладонями твои холодные пятки; уже полночи минуло, но я не познал тебя, ты не открываешь глаза; портовые огни скользят по моей спине, по твоим грудям, когда я склоняюсь к твоим коленям; отбросив простыню, я открываю твое влагалище, я прижимаюсь к нему губами, я дую на него дыханием сына ветра, ты стонешь, ты раздвигаешь ноги, я погружаю между них мои волосы, подрастающие волосы свободного человека, ты сжимаешь мои щеки, на моих глазах я ощущаю острую свежесть сока, омывающего губки твоего влагалища; я смеюсь, когда мои ноздри раздувают вьющуюся прядь волос, Беатриса, Беатриса, Беатриса, вырви крик из моего горла, сожми мое сердце, люби меня, чтобы я закричал, наконец, и чтобы другие услышали мой крик, а не только я сам, и пустынное море, и камни.
Сожми меня, пусть брызнет кровь из моих ран, из моих желаний, из трещин моей жизни, из моих глаз, из моих видений, пусть отвердеют мои ноги, мои руки, мои губы; среди живущей природы лишь один я мечтаю; коснись моих вен своими руками, своими губами, чтобы они стали любимы, знакомы, желанны. Желай меня, желай меня, съешь меня! Пусть родится в тебе голод к моей плоти, жажда моей крови, возьми мое тело, перережь ему горло, разорви его и, пожирая его, сожалей и желай, и съешь себя, чтобы съесть меня заново. Твоя голова раскалывается под моими зубами, как нераскрывшаяся чашечка цветка. Нежные травы, свяжите мой член, сдержите яростную сперму, которая сожгла бы тебя целиком. Спи, моя сперма не выплеснется тебе на живот, спи, улыбайся, спи под покровом моих бедер; мои глаза грезят на твоих дрожащих грудях. Спи, обнаженная, без страха в моей тени, под моими глазами и пальцами, прежде свирепыми и развратными, спи в моем новом запахе, в трепете моего отчаяния, спи подо мной, твое небо покрыто облаками и звездами из крови и слюны. В своем сне слушай богов спермы, зовущих твой спящий потаенный сок…»
Ночью пьяные десантники, подстрекаемые своими праздными командирами, пытаясь снискать их любовь, ринулись к погребу, в котором спал терзаемый кошмарами Тивэ. Их сапоги замелькали перед отдушиной, в лунном свете взметнулась пыль, Тивэ внезапно проснулся; голый, он лежит на животе; камушек ударяет его по ноге, он оборачивается, он видит сапоги, топчущие землю; десантники спускаются по лесенке: «Он заперт на ключ. Дождемся обхода. Войдем вместе с ними».
Тивэ встает, затаив дыхание, прячется в самом темном углу погреба, его живот трепещет в лунном свете, десантники топчутся у двери, идет обход, лампа светит в отдушину; сержант освещает десантников, прислонившихся к стене: — Мы хотим видеть Тивэ, открой нам дверь. Сержант открывает дверь и решетку, они врываются в погреб, Тивэ бежит вдоль стены, протискивается за стеллажи, десантники переворачивают походную кровать, взметенная пыль оседает на их плечи; один из десантников — голый по пояс, на волосатой груди раскачивается медальон — просовывает руку за стеллажи, хватает Тивэ за ногу, тянет, Тивэ залезает на стеллаж, бьет десантника ногой в лицо, тот хватает его ногу, кусает, Тивэ, закусив губы, сдерживает крик, другие десантники, схватившись за стеллажи, раскачивают их; сержант, поваленный на сломанную кровать, пытается подняться, шевеля разбитыми в кровь губами, в его рту клокочет кровь; стеллажи рушатся, Тивэ, голый, стоит в облаке пыли, обритая голова, в паху — темная прядь волос.
Читать дальше