Пьер Гийота - Могила для 500000 солдат

Тивэ упирается лицом в селитру, солдаты бегают вдоль отдушины, пыль, поднятая их сапогами и сандалиями, клубится в солнечных лучах, пересекающих погреб от стены к стене, они кричат:

— Тивэ, Виннету убил мальчишку, маленького феля.

Тивэ вдыхает селитру…

Я буду приговорен к смерти, они съедят мое сердце и мои глаза, и мою мать, что живет во мне и питается мной. Они разделят по жребию мое жалкое тряпье, мое разбитое зеркало, мой янтарный шарик и мой транзистор. Ксантрай заплачет, эта нецелованная голова, это неболевшее сердце, эти неплакавшие глаза. О смерть, брось меня в навоз, пусть мимо проедет король, подними его ладонь, останови его слуг с черными соичьими челками на глазах, вооружи их мотыгами, пусть они разгребут навоз, подцепят мои колени, оглушат крыс у меня между ног; дай мне сгнить в пустынной стране, населенной грязными рабами; каждый день молодые владыки морей сходят на берег, прячутся в кустах, хватают семьи рабов, жгут их хижины, вытаптывают их поля; потом они возвращаются на лодки, будят гребцов, накачивают их тяжелым липким вином, смеются над тем, как они качаются на днище и нащупывают сиденья, чтобы сесть. Бог, который больше не бог, но оскалившийся камень, разбудит меня и соберет мои сгнившие члены. Выйдя от Мадам, я стал рабом, я нашел рабов Веронику и Ксантрая в нижнем городе в вечер прихода судов, груженных пауками, крабами и барабульками; Вероника принадлежит Кооперативу, она поднимает ящики с рыбой, ее лицо и руки в крови, моряки гладят ее плащ и мокрые шорты под ним, сухая полоска только между ног; она падает на ящики; в складе, освещенном снаружи, моряк завалил ее на огромную рыбу, его рука, клейкая от желчи — он только что вышел из трюма, где оглушал рыб и отрубал им головы — его грубая рука залезает под ее шорты, треплет влагалище, заливая его желчью; ребенок швыряет портфель в стекло; Вероника из-под плеча моряка смотрит на сети и паруса, дрожащие в лунном свете; сто раз она прочитала цифры, нарисованные на носу судна; моряк проникает в нее, бьет ее по лицу, между глаз, тяжелым кулаком; глаза Вероники наливаются кровью; моряк, возбужденный запахом крови, давит груди Вероники; рыболовный крючок, прицепившийся к куртке моряка, прокалывает плащ Вероники и впивается в ее грудь, она кричит, моряк поднимается, его обмякший член волочится по плавнику рыбы; он встает и втаптывает Веронику сапогами под груду рыб; там и лежит она, израненная, до зари; Ксантрай, в набедренной повязке, ходит от кабака к кабаку, ползает под стойками и столами, обшаривает урны, собирает окурки; мужчины, сидящие за столами, толкают его, он падает, разбивая губу о плевательницу; в казино он ползает под ногами игроков; женщины с огромными мундштуками в руках задирают ему подбородок; лакеи стегают его грязными полотенцами, воруют из карманов его джинсов окурки; вечером он, дрожа, стоит перед социальным инспектором, ожидая плетки; он поднимает руки, инспектор обшаривает его карманы, вынимает окурки и высыпает их в шкатулку с надписью «Для престарелых граждан». Инспектор шлепает его по заду: «Живо, на псарню!»

Ксантрай пятится к двери, выходит в сад, ползет на четвереньках к псарне, перелезает через ограду; разбуженные, сбившиеся в кучу собаки рычат, он ощущает на плечах их горячее дыхание; он пробирается в конуру собачьего сторожа, тот, пьяный, лежит на пороге, Ксантрай спотыкается об его тело, гасит свечу и ложится на тюфяк; посреди ночи сторож будит его: «Завтра они посылают меня на военную подготовку, они хотят призвать нас в армию, десять государственных рабов на одного свободного. Я уезжаю сегодня утром. Они поставят нас во вторую линию. Ни отступить, ни сбежать. Не спи, смотри на меня, говори со мной. Моя жена и дети прячутся в городе. Вчера дети социального комиссара заставили меня пить, я блевал на ирисы, они стояли перед входом в конуру, не пускали меня. Я видел, как один из моих детей проходил по переулку, он катил бочонок с навозом, его впалые голые плечи почернели от оглобель…

Собаки воют, в утреннем сумраке бряцают ружья. Я, Тивэ, третий сын ветра, работаю на гражданской почте, я сортирую письма, мои ноги прикованы к столу; с самого утра я стою в углу центрального зала; свободные люди отправляют телеграммы; серебряное кольцо в моей губе кровоточит, ноги трясутся, кровь блестит; в полдень молодая служащая, свободная, приносит котелок, в котором смешаны куски хлеба, недоваренное мясо, зерна овса и печенье; она ставит котелок на кафель, я опускаюсь на корточки и ем; она стоит и смотрит, потом присаживается на угол стола: