Юрий Стукалин: Последний защитник Брестской крепости

Рядовой Матиас Хорн напряженно вглядывался в даль — туда, где небо на востоке начинало постепенно сереть и медленно проявлялась тонкая светлая полоса. Тьма отползала, сдавая свои позиции начинающемуся дню. Тревожная бессонная ночь заканчивалась, уступая натиску встающего солнца. То, что впереди ожидало Матиаса и тысячи других германских солдат, было сокрыто густым ватным туманом, стелющимся над Бугом и окутывающим низины.

Хорн лежал на траве, водрузив подбородок на сцепленные пальцы. Все вокруг покрылось росой, и мундир вбирал в себя влагу, становился тяжелым. Казалось, кто-то прикасается к спине большими ледяными ладонями. Матиас поежился. Тело зудело, нестерпимо хотелось чесаться. Рука механически потянулась в нагрудный карман за сигаретами, но Матиас отдернул ее. Курить строго запрещено.

Ощущение величия момента и одновременно тревожности витало в воздухе. Казалось, это состояние солдат и офицеров вот-вот материализуется, и можно будет потрогать его руками. Даже лошади вели себя нервозно — всхрапывали, покачивая головами, топтались на месте. Возницы поглаживали их, пытаясь успокоить.

В душе Матиас испытывал смятение. Он очень ясно сознавал, что спустя несколько минут его жизнь навсегда изменится. Это чувство возникало из глубин подсознания и разливалось по всему телу горячей обжигающей волной. До сего момента победоносная Германия легко шла по Европе и, неся незначительные потери, занимала огромные территории. Наконец дошла очередь и до обширных просторов Советского Союза, заселенных толпами разного рода варваров.

Смесь вяжущего страха и пылкого азарта, стремление скорее броситься вперед и покончить с тягостным ожиданием превращало Матиаса в параноика. Бездействие томило душу, резало ее незримыми ледяными когтями, вселяя губительные сомнения. Он ненавидел одолевавшие его чувства, боясь проявить слабость в столь судьбоносный для Третьего рейха момент.

— Эй, Матиас! — его тихо окликнули.

Хорн обернулся.

— Ты коньяк весь выпил? — Ефрейтор Карл Риммер нервно крутил в пальцах сигарету, но прикурить не решался.

Еще вечером всем выдали паек и в дополнение к нему коньяк и шоколад. Некоторые даже получили по бутылке пива, что красноречиво свидетельствовало о серьезности предстоящего момента. Командование поднимало боевой дух солдат, и те угощали друг друга, радуясь возможности сытно закусить и выпить перед боем. Ведь наверняка для кого-то из них он станет последним. Офицеры строго следили, чтобы не было пьяных, но некоторые все же умудрились слегка перебрать. Риммер оказался в их числе.

— Нет, не выпил, — шепотом ответил Хорн, — но тебе не дам.

— Почему? — искренне удивился Карл, не ожидая такого от близкого друга.

— Потому что нам сейчас через Буг переправляться, а ты уже навеселе.

— Это от нервов, Матиас, — извиняющимся тоном произнес Риммер. — Терпеть не могу вот так валяться без дела и ждать.

— Можно подумать, мне нравится, — парировал Хорн.

— Разговоры! — зашипел проходивший мимо них лейтенант Пабст по прозвищу «Глыба».

Пабст отличался рельефной мускулатурой, мощным бритым затылком и крутым характером. Стоило нерадивому солдату зазеваться, и лейтенант награждал его хорошим пинком под зад. Он настолько поднаторел в этом деле, что мыском начищенного до блеска сапога всегда попадал точно в копчик Хорн и Риммер знали об этом не понаслышке, поэтому тут же заткнулись.

Не только ожидание и неизвестность мучили Матиаса. Вскоре ему предстояло стрелять по живому противнику. В учебке курсанты палили боевыми патронами по круглым мишеням да по мешкам с песком, но сейчас все было по-настоящему. Матиас хорошо помнил, как всего пару часов назад взял напоминающую фрагмент забора обойму с пятью остроконечными пулями, дрожащими пальцами вставил ее в карабин до щелчка, вынул скобу и закрыл затворную раму. Первые в его жизни пять смертоносных зарядов, предназначенных для человека. От мысли, что придется убивать, противно сосало под ложечкой, во рту пересохло. Воспитанный в религиозной семье, Матиас с молоком матери впитал библейские заповеди, и слова «не убий!» сейчас гулко пульсировали у него в висках, вызывая легкую тошноту.

Перед глазами всплыли события того дня, когда Риммер пристрелил забежавшую на стрельбище бродячую дворнягу. Под одобрительные выкрики и улюлюканье ребят он свалил заметавшуюся собаку одной пулей. Хорну выходка друга тогда не понравилась, и они не разговаривали целую неделю. Потом как-то забылось, а сейчас память вновь напомнила.