Кожин проснулся задолго до подъема, но вставать не торопился. Сегодня выходной день — первый выходной за все время службы на Востоке.
«Наверное, командира полка куда-то вызвали», — строили догадки офицеры.
Командир стрелкового полка Потапенко и раньше отличался беспокойным характером, а как только началась война, он совсем забыл об отдыхе. Никто в полку не мог бы сказать, когда он отдыхает. Он всегда был с людьми: в расположении батальонов, в артпарке, в поле, на стрельбище. Дни и ночи полк по его приказу штурмовал сопки, форсировал реки, окапывался, шел в атаку. Люди возвращались в лагерь такими усталыми, что сразу же валились с ног и засыпали.
После каждого такого возвращения с полевых учений Кожин думал: «Ну, теперь отосплюсь». Приходил в палатку, ложился, и… вдруг среди ночи — сигнал тревоги. Вскакивал на ноги, строил батальон и бегом вел его к месту сбора.
Потапенко приходил туда раньше всех. Проверял, кто и в какое время привел свое подразделение. Потом отдавал распоряжение:
— Командиры батальонов, рот и батарей, ко мне!
Все мчались к нему, докладывали.
Он выслушивал их, делал замечания, затем давал вводную:
— «Противник» форсировал реку, обошел нас с флангов и угрожает окружением. Наша задача…
И снова марш-бросок, снова атаки и контратаки.
Только заканчивались полковые учения, как тут же начинались дивизионные. И так проходил день за днем…
Послышались чьи-то тихие шаги. Кожин понял, что к палатке подошел кто-то, но не решается войти.
— Валерий, это ты?
— Я, товарищ капитан. Разбудил вас?
— Нет, я не сплю.
— Можно взять котелки? Мне помыть их надо.
— Бери.
Голубь откинул полу палатки и вошел. Это был светловолосый парень, с тонкой, девичьей талией. Кожин повернул голову, посмотрел на своего ординарца и первый раз не увидел на его лице улыбки.
— Ты что такой невеселый сегодня? Не выспался, что ли? — спустив ноги с топчана, спросил Кожин.
— Да нет, выспался, хотя…
— Что?
— Мы почти и не спали в эту ночь.
— Ка-ак не спали? Почему?
— Из-за картины вчерашней. Очень уж она растревожила всех.
— Да, фильм хороший. Я тоже долго не мог заснуть… — ответил Кожин, потом спросил: — Пойдешь в поселок?
Лицо Валерия зарделось. Километрах в десяти от лагеря, в небольшом посёлке, жила семнадцатилетняя Леночка, с которой он познакомился еще в прошлом году. Кожин знал об этом и, когда выпадал свободный воскресный день, выписывал увольнительную записку Валерию, и тот, словно на крыльях, летел в поселок.
Александру было хорошо знакомо это прекрасное и в то же время мучительное чувство. Оно пришло и к нему. Это случилось в Москве в прошлом году. Там он встретил Наташу и полюбил ее…
Он учился на курсах «Выстрел» и нередко из-за города приезжал в столицу к приемным родителям. В один из таких дней к нему пришли ученики из школы, в которой он когда-то учился, и пригласили его на первомайский вечер.
Концерт самодеятельности уже начался, когда Кожин вошел в актовый зал. Пройдя в самый дальний угол, он сел у окна… Сперва пел хор, затем ребята читали стихи. Александру стало скучно, и он пожалел, что согласился прийти на этот вечер. Он уже не смотрел на сцену, а размышлял о том, как бы незамеченным уйти домой. И вдруг по залу поплыли тихие звуки песни:
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей…
Кожин прислушался, затем поднял голову и посмотрел на сцену. Там стояла тоненькая, стройная девушка в белом платье. Ее пышные волосы отливали золотом. Она пела так увлеченно и с таким чувством, что казалось, нет на свете другого такого голоса, другой такой девушки, которая могла бы петь так, как эта.
… Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь? —
неслось со сцены… Голос то поднимался и звенел серебристыми переливами, то падал вниз, доходя до нежного, еле слышного шепота, потом снова взлетал вверх и несся по залу.
Девушка кончила петь, смущенно поклонилась, а ученики, очарованные ее голосом, сначала молчали, а потом вдруг неистово зааплодировали.
— Браво, Наташа!
— Бра-во-о!!! — неслось со всех сторон.
Занавес закрылся. Ученики бросились растаскивать стулья, готовя зал для танцев. Среди них Кожин заметил рыжеволосого мальчика лет тринадцати. Он активнее всех передвигал стулья, с кем-то спорил, кому-то что-то доказывал, — словом, действовал так, будто именно он являлся распорядителем вечера, именно ему предстояло первым открывать вечер танцев.
Читать дальше