Егор Лосев - Резервисты

Когда возмущенный шумом прапорщик взревел: «Смиррррно!» — большинство шницелей существенно уменьшились в размерах.

Высказав строгое предупреждение и пообещав изгнать нарушителей из столовой, прапор сам уселся за офицерский стол. Дальнейший обед проходил без приключений.

После еды, занятий и стрельб «всухую» рота в полной боевой готовности выстроилась у столовки. Кроме обычных «М-16» каждый получил в оружейке «Галиль» и тащил его в руках, потому что ремней для «Галилей» не дали.

«Галиль» на Даньку произвел впечатление, «М-16» ему досталась разболтанная, люфтящая, со старым треугольным цевьем, и почему-то с отражателем для левши. А «Галиль» сразу «купил» новеньким воронением, складным прикладом и фосфоресцирующими точками на мушке.

Рота догрузилась письменным столом для офицеров, канистрами с водой, средствами связи, мишенями, БК и, вытянувшись в длинную живую гусеницу, поползла учиться стрелять.

До стрельбищ, расположенных вне базы, предстояло топать километра четыре по раскисшему полю.

Ноги вязли, грязь налипала на ботинки, дурацкий «Галиль», оттягивал правую руку, а в ладонь левой впивалась ручка патронного ящика. В душе ощущалось полное отупение, которое не прошибала даже боль в затекшей руке.

…Армейская машина постепенно закручивала гайки, словно гигантский пресс давил стакан орехов.

Орехи сюда отбирались разные: те, чьи мозги армия оценила слишком дорого для того, чтобы подставлять под пули, и наоборот, те, у кого по армейским критериям мозгов для службы в боевых частях не хватало, были здесь и единственные дети в семье, которые без разрешения родителей в боевые части не принимались. Эти делились на тех, кого это положение дел вполне устраивало, и на таких идеалистов, как Каркуша, который не сумел выбить из родителей разрешение и подделал его, будучи разоблачен перед самым призывом.

Еще были «кадацники», как Филя с Хрюшей, то есть прошедшие «кадац», еше в школе получившие профессию автомобильных механиков.

Гнилые и слабые лопались, сминались, не выдержав. Кто-то требовал психолога, обещая перестрелять себя и окружающих. Таких обычно списывали сразу.

Другие не выдерживали дисциплины, жестких рамок, девок-инструкторов, давали в морду сержанту или товарищу по несчастью. Этим путь назад оставался открытым для второй попытки, но после тюрьмы или губы.

У третьих внутри ломался какой-то стержень, они становились мягкие словно пластилин, в них исчезали задор и злость, а в глазах стояло равнодушие ко всему. Эти косили, придумывали болячки, а иногда и стрелялись. В первом взводе один попытался, не всерьез, для понта, ствол в рот засунул, но начальству хватило.

И первых, и вторых, и третьих были единицы, большинство молча тянули лямку, привыкая к службе.

Психолог — легендарный КАБАН, [28] КАБАН — офицер психического здоровья (сокр.). вообще тема отдельная. Легендарный потому, что ходит о нем множество историй и анекдотов, как правдивых, так и выдуманных. Смысл у всех один, от армии закосить. КАБАН, он все равно что стоп-кран в поезде: дернул и сошел. Правда, неизвестно, как потом повернется и где этот стоп-кран всплывет. Могут на хорошую работу не взять или водительские права отобрать, а как же, раз ступил на тернистый путь «психа», будь готов.

Так сломался закадычный Данькин дружок Сашка, призвавшийся на полгода раньше. Выдержал он всего полторы недели, потом заявил, что застрелится. Получив долгожданный белый билет, он сидел в пабе и запивал пивом рассказы об армейских ужасах. Данька тогда зарекся, что к КАБАНу он ни при каких обстоятельствах не подойдет.

Вторую ручку злосчастного патронного ящика волок Каркуша. С его ростом под метр девяносто переть ящик было явно тяжелее.

Каркуша интеллигент. Матом не ругается, анекдоты все про Эйнштейна или там про Толстого, словечки умные знает… грузина Джорджика «эксгибиционистом» обозвал, за то, что тот по вечерам с голым торсом разгуливает, мускулатурой хвастается. Джорджик сперва обиделся, даже обещал по возвращении домой морду набить. А потом ему не до того стало, оказалось, что он на гражданке всю шерсть сбрил, для красоты, а тут красотой не очень-то займешься, вот и стал Джорджик щетиной покрываться, кончился «эксгибиционизм».

Под бетонные навесы дождь почти не залетал. Гулкое эхо металось по холмам.

Тоскливо мокли на насыпи наблюдатели. Отделения по очереди ложились на бетон, выкрикивали команды, повторяя за командирами. Выстрелы напоминали удары молотком по листу железа. Размокшие мишени, распятые на колючке, безропотно принимали пули, шлепавшие в земляной вал позади.