Матэ Залка - Добердо

— Что скажешь? — мрачно спрашивает Арнольд.

— Ну и местечко! — вздыхает Бачо.

Долго разглядываем Бузи. Вдруг у наших голов что-то сердито цокнуло. От камня подымается облако пыли. Мы нагибаемся и слышим свист летящих пуль.

— Плохо стреляют, — говорит Бачо, вытирая глаза, запорошенные каменной пылью. Он старается быть флегматичным, и это ему удается.

— Почему стреляют разрывными? — возмущаюсь я.

— Пошли жалобу в Гаагу, — зло смеется Арнольд. Идем назад. За нашими спинами еще шуршат пули между камнями. Иногда, останавливаемся и смотрим на Клару. Нам кажется, что, если бы сию секунду нам велели идти туда, мы пошли бы не задумываясь, поймали бы этого стрелка и всыпали бы ему как следует. Мы не на шутку рассержены.

Возвращаемся подавленные и угрюмые. Кругом мертвая тишина, но в тишине чувствуется напряженность. От трупов, лежащих в межокопном пространстве, идет тошнотворный густой запах. Окопы почти пусты, на поверхности только наблюдатели и мои саперы, остальные стараются укрыться в прохладных местах.

Часть моего отряда во главе с Гаалом ремонтирует брустверы. В одном месте рядом с мешками вываливается полуистлевший труп. Пытаемся установить, кто это — итальянец или наш. В другом, на уровне человеческого плеча, в тени бруствера блестит кольцо. Что такое? Конец дула винтовки. Во время боя не разбирают, из чего возвести бруствер, швыряют все, что попадается под руку: бревна, винтовки, ящики, одеяла. Все это сейчас лежит у наших ног. Разбирая свалившийся бруствер, извлекаем сотни вещей военного обихода и несколько человеческих тел.

У Вермежлиано наши окопы идут выше неприятельских, итальянцы только местами добираются до нашего уровня, поэтому они очень беспокойны и стараются подкопаться под наши позиции. На этот счет они большие мастера. В течение одной ночи они могут вывести из своих окопов маленькое ответвление. Эти ответвления называются на Добердо кишкой или аппендиксом. Такой аппендикс может незаметно добраться до наших проволочных заграждений и причинить серьезные неприятности. Сегодня ночью Шпиц с половиной нашего взвода будет работать над сооружением контр-аппендикса. Наш аппендикс должен будет где-нибудь в середине междуокопного пространства настичь аппендикс итальянцев.

— Окопы дерутся, а не люди, — говорит Шпиц, и его бездумное юношеское лицо сияет от гордости. Мой помощник еще всей душой делает войну.

По сравнению с Вермежлиано высота 121 действительно кажется мне санаторием.

Возвращаясь к себе, еще издали вижу Новака, нерешительно топчущегося перед моей каверной. Новак — широкоплечий и, видно, очень сильный человек, но в нем есть странное уродство: кажется, что он родился нормальным высоким человеком, а потом какая-то сила природы сплющила его и придавила к земле. Новак грубый казарменный унтер, солдаты его не любят, но он, говорят, их не боится. Война для него — это устав, полевая служба и казарма. Заметив меня, он смущенно улыбается и с подчеркнутым уважением козыряет.

— Новак!

— Так точно, господин лейтенант.

Я несколько секунд думаю, что ему сказать. Ну, да с ним можно говорить только на языке устава, и на этом же языке нужно его хорошенько проучить.

— Фельдфебель Новак, вам известно, что устав не предписывает мордобоя?

— Точно так.

— На каком же основании вы ударили сапера Кирая?

— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, для его же пользы.

— То есть как для его пользы?

— Ну, если, к примеру, дитя балуется, так отец должен его слегка наказать.

— Кирай не дитя, а солдат, фельдфебель не отец, а начальник. Согласно уставу — это так.

Новак в тупике, он не ожидал такого точного определения. Ведь на телесные наказания в армии смотрят сквозь пальцы, и, очевидно, я, защищая устав в этом пункте, являюсь исключением. Новак смущенно мнется.

— Фельдфебель Новак, — говорю я решительно, — обо всей этой истории вы должны подать рапорт командиру вашей роты. Можете идти.

Новак козыряет и поворачивается по уставу. На камне гулко отдаются его тяжелые шаги. За поворотом окопа я вижу сияющее лицо Гаала. Делаю вид, что не замечаю его, и, войдя в каверну, сердито захлопываю дощатую дверь.

В каверне пусто. Хомок куда-то ушел. Я стою в маленькой прихожей и электрическим фонарем освещаю вход в свое убежище. Это настоящая офицерская каверна. Глубоко врытая под камень, она кажется неприступной крепостью. Зажигаю свечу, сбрасываю ремни, и в эту секунду со стороны окопов доносится грохот взрыва. Свеча тухнет, я остаюсь в полной темноте. В поисках электрического фонаря сильно ударяюсь головой обо что-то твердое и острое, из глаз сыплются искры. В окопах слышатся крики, топот ног. Кто-то, тяжело дыша, останавливается перед каверной и открывает дверь. В полусвете я вижу, что наткнулся на каменную стелу, думая, что это выход. В открытых дверях каверны стоит батальонный вестовой. Он передает мне книгу приказов. Беру книгу, иду в каверну и, зажигая свету, спрашиваю: