Матэ Залка - Добердо

— Ну, Новак, на сегодня хватит. Я знаю, что вы верный слуга королю и кайзеру, и это очень похвально с вашей стороны, — сказал Арнольд, нервно хрустнув пальцами.

— Рад стараться, господин обер-лейтенант.

Новак приложил к козырьку свою короткую ладонь, похожую на молоток. Когда фельдфебель ушел, Арнольд поднялся, смерил шагами два раза комнату по диагонали и остановился передо мной.

— Итак, мой друг, сегодня ночью мы будем на Добердо. Где именно — даже майор пока не знает. Но это все равно. Если хочешь, до ходов сообщения пойдем вместе; надеюсь, я тебе не помешаю.

День близился к концу. Перед бараками выстраивались роты.

Батальон тысяченогой гусеницей выполз на шоссе. Сквозь облака еще проглядывало солнце, но в мягкости его косых лучей чувствовался близкий закат.

Опачиосело мы покинули в боевом порядке, роты шли мерным шагом, в полном молчании, майор и главный врач ехали верхом во главе колонны.

В новой местности всегда чувствуешь себя, как в незнакомом обществе. Село, горы, долина, опушка леса, река ничем не отличаются от виденных мною сотни раз в других местах, но, пока я незнаком с их названиями, они кажутся мне чужими, и я чувствую, что мы должны как бы представиться друг другу.

— Эта извилистая черная громадина, у подножья которой мы идем, называется Гора-Заря, — объяснял мне мой помощник Марци Шпиц. — А там, видишь, неуклюжая горища — это Дебелла. Не правда ли, подходящее название?

— Куда мы идем, Марци, как ты думаешь?

— Видишь ли, господин лейтенант, это можно будет определить только тогда, когда мы дойдем до конца Зари. Если оттуда свернем опять налево, то, очевидно, направимся в Сельц или на Монте-Косич, а может быть, куда-нибудь и в другое место.

— Оттуда нас могут повернуть и на Клару тоже, — заметил, козыряя, Гаал.

Бурые выступы Зари скоро остались позади. Тени гор окутали нас сумерками, и только изредка сквозь расщелины неожиданно пробивались лучи заходящего солнца.

На одном из поворотов Гаал указал мне на маленький лесок:

— Видите эти деревья? Это апельсиновая и фиговая роща, а за ней — отсюда не видно — под самой горой роскошная вилла. Летом здесь сущий рай. Во время третьего ишонзовского боя одна графиня из Лайбаха открыла здесь госпиталь. Итальянские летчики не любят и не доверяют Красному Кресту. Как где увидят Красный Крест, обязательно сбросят бомбу.

Мой отряд шел в хвосте второй роты. Ряды уже давно сбились с ноги, строй сломался, и солдаты шли вольно. Спешить было некуда: до ходов сообщения осталось всего два километра, а там нельзя было показываться до наступления полной темноты.

Я оставил отряд на Шпица и пошел разыскивать Арнольда, предупредив, чтобы в случае надобности меня искали в его роте.

В рядах второй роты мелькнуло лицо солдата, показавшееся мне знакомым. Я присмотрелся. Где я видел этого высокого, статного капрала с густыми свисающими усами? Почувствовав мой взгляд, капрал невольно подтянулся, и я сразу узнал его: это был капрал Хусар, тот самый капрал, который «не посчитается» с тем, что я только лейтенант, для него я прежде всего господин. «За господ», — ведь это он сказал. Гм… за господ министров.

Разыскивая Арнольда, я вспоминал пленных итальянцев и их взгляды, в которых сочувствие мешалось со злорадством, взгляды людей, вышедших целыми из испытания. И странное беспокойство опало мое сердце, наполнив его тревогой. До сих пор я сознательно не хотел анализировать свои чувства и подвергать критике свое отношение к войне.

«О войне нечего думать, войну надо делать, раз уж мы втянуты в нее».

Да, раз уж мы втянуты. Мы вошли в нее достаточно глубоко, и вот я опять на фронте, на знаменитом кровавом Добердо. Завтра итальянцы могут начать пятый ишонзовский бой. Итальянская артиллерия начнет бешеную подготовку, дни и ночи будет греметь, рвать и кружить над нашими окопами. Роты и взводы спрячутся в глубоких пещерах-кавернах. Снаряды будут рваться над гротами и кавернами, сотрясая их каменные своды. Воздух наполнится газами от разрывов, стопами и проклятьями раненых, воем и плачем умалишенных. Потом все сразу умолкнет, и мы, вырвавшись из каменных мешков, с безумными глазами, со штыками наперевес, заорем «райта» и бросимся друг на друга….

Я остановился и вытер влажный лоб. Мимо меня непрерывным потоком шли солдаты. Тихий говор, звяканье алюминиевых фляжек и скрип ремней сливались в характерный для похода заглушенный шум.