Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвертого...)

Минуты две спустя они шли по широкому коридору мимо стоящих по обеим сторонам коек с ранеными. Полякову тоже пришлось надеть белый халат, который оказался ему велик, на ходу он подворачивал рукава. Остро пахло йодоформом и карболкой – враждебный, проклятый запах, напомнивший ему первый год войны и госпиталя в Москве и в Горьком, где после тяжелого ранения он провалялся около пяти месяцев.

– Его оглушили сильнейшим ударом сзади по голове, – рассказывала женщина-врач, – у него перелом основания черепа и сотрясение мозга. Затем ему нанесли две ножевые раны сзади в область сердца, по счастью, неточно.

Им навстречу на каталке с носилками санитарка, девчушка лет пятнадцати, везла раненого.

– Но сейчас его жизнь вне опасности? – посторонясь, справился Поляков.

– В таких случаях трудно утверждать что-либо определенно. И разговор с ним безусловно нежелателен. Коль это необходимо, я вынуждена разрешить, но вообще-то… Вы его не утомляйте, – вдруг совсем неофициально попросила она, улыбнулась, и Поляков отметил, что она еще молода и хороша собой. – До войны он возил какого-то профессора и сейчас просит об одном: чтобы его обязательно показали профессору… Сюда…

В маленькой, на четверых, палате для тяжелораненых она указала на койку у окна и тотчас ушла. Под одеялом лежал мужчина с худым измученным лицом, перебинтованными головой и грудью. Безжизненным, отрешенным взглядом он смотрел перед собой.

– Добрый вечер, Николай Кузьмич, – поздоровался подполковник. – Как вы себя чувствуете?

Гусев, словно не понимая, где он и что с ним, молча глядел на Полякова.

– Николай Кузьмич, я спрашиваю, как ваше самочувствие?.. Вы меня слышите?

– Да, – шепотом, не сразу ответил Гусев и осведомился: – Вы профессор?

– Нет, я не профессор. Я офицер контрразведки… Мы должны найти тех, кто напал на вас. Как это все произошло?.. Вы можете рассказать?.. Постарайтесь – это очень важно.

Гусев молчал.

– Давайте по порядку, – присаживаясь на край кровати, сказал Поляков. – Неделю тому назад вы выехали на своей машине из Гродно в Вильнюс… Они что, остановили вас на дороге?

Он смотрел на Гусева, но тот молчал.

– Где вы с ними встретились?

Гусев молчал.

– Николай Кузьмич, – громко и подчеркнуто внятно сказал Поляков. – Как они попали к вам в машину?

– На контрольном пункте, – прошептал Гусев.

– Они сели на контрольном пункте, – с живостью подхватил Поляков. – При выезде из Гродно?

– Да…

– Их было трое? – Поляков показал на пальцах. – Или двое?

– Двое…

Прежде всего я потребовал от Окулича предъявить все имеющиеся у него документы.

Став нетвердыми ногами на лавку, он достал с божницы из-за иконы и протянул мне два запыленных паспорта – свой и жены, – выданные в 1940 году Быховским районным отделением милиции.

– А другие документы?! Фотографии?.. Ваша партизанская медаль?

Он посмотрел на меня как кролик на удава, потом, вяло переставляя ноги, проследовал в сенцы. Там он снял старое деревянное корыто и какие-то доски с темного полусгнившего ящика, до краев наполненного золой, не без усилия сунул в середку руку и вытащил с низа большую жестяную коробку.

В хате я открыл ее и разложил содержимое на столе. В коробке оказались:

медаль «Партизану Отечественной войны» второй степени и удостоверение к ней, полученные Окуличем неделю назад, о чем я знал;

немецкие оккупационные марки – пачка, перевязанная тесемкой;

десяток довоенных квитанций на сдачу молока, мяса и шерсти;

стопка фотографий Окулича, его жены и их родственников, в том числе двух его младших братьев в красноармейской форме;

четыре медицинские справки;

несколько облигаций государственных займов;

тоненькая пачка польских денег, ассигнации по сто злотых каждая;

две почетные грамоты, полученные Окуличем до войны за хорошую работу в Быховском райпромкомбинате.

Под грамотами на дне коробки я увидел знакомый мне листок плотной желтоватой бумаги, так называемый аусвайс, немецкое удостоверение личности, выданное Окуличу в октябре 1942 года начальником лидской городской полиции Бруттом.

– Зачем вы это храните? – указывая на пачку оккупационных марок и аусвайс, строго спросил я. – Думаете, немцы вернутся?

– Не.

– А тогда зачем?.. Я не потерплю от вас и слова неправды! Если соврете мне хоть в мелочи – пеняйте на себя!.. Прежде всего расскажите о тех двух офицерах, что позавчера заходили к вам. Кто они? Откуда вы их знаете?