Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвертого...)

И еще меня заботило одно существенное обстоятельство.

Никаких доказательств принадлежности Павловского к разыскиваемой нами группе не имелось. Подвернулся он случайно, разумеется, взять его – тоже наш долг, но при этом мы наверняка отвлекаемся от основной цели. А спрашивать за передатчик с позывными КАО, за «Кравцова» и «нотариуса» будут с нас, да еще как – три шкуры спустят!

Я заставлял себя быть объективным, однако…

Почему он должен здесь появиться? Предположений капитана я во многом не разделял. Как и всегда, он преувеличивал фактор человечности. С агентами-парашютистами я имею дело четвертый год, сопротивляются они отчаянно, но всяких там чувств я у них что-то не замечал. Да они из родной матери колбасы наварят, а тут, видите ли, судьба отца, ребенок (еще неизвестно чей?!) и – эка невидаль! – женщина. Чихал он на всю эту лирику! Промежду прочим, бабу можно найти и не только на этом хуторе, запросто – это не проблема.

Впрочем, наше дело маленькое. Наше дело прокукарекать, а там хоть и не рассветай…

В Гродно у него было несколько дел, и главным среди них – вовсе не случай с угоном «доджа» и убийством водителя, однако начал Поляков именно с него. Отчасти потому, что автобат размещался на окраине, при въезде в город.

О том, что машина найдена, он узнал рано утром перед выездом из Лиды, когда по «ВЧ» позвонил в Управление и ему перечислили все основные происшествия минувших суток в районе передовой и в тылах фронта.

Конечно, можно было все это поручить кому-либо из подчиненных, но уже шестые сутки, с того момента, как в лесу под Столбцами группа Алехина обнаружила отпечатки протектора «доджа», все, что касалось автомобилей этого типа, особенно интересовало Полякова.

Рыжий полноватый майор, чем-то похожий на Бонапарта, – командир батальона и бравый, подтянутый капитан в кавалерийской кубанке – командир автороты, несколько удивленные неожиданным визитом подполковника из Управления контрразведки фронта, провели его к стоящей отдельно, как бы в ожидании проверки, автомашине. Сюда же тотчас подоспели уже вызванные старшина-механик с изуродованным шрамами лицом и старший лейтенант, уполномоченный контрразведки, выбритый, аккуратный, пахнувший одеколоном или духами.

– …Машина оказалась на ходу, в баках было около тридцати литров бензина, – рассказывал командир роты Полякову.

– Кто и когда ее обнаружил?

– Местные жители… Очевидно, они и сообщили в Лиду… А нам вчера позвонили из комендатуры.

– Кто за ней ездил? – заглядывая под скамейки, прикрепленные к бортам, справился Поляков; разговаривая, он последовательно осматривал машину.

– Вот… старшина.

Поляков повернулся к старшине – тот вытянулся перед ним.

– Вольно… Расскажите, пожалуйста, как и что.

– Это отсюда километров сорок… – напрягаясь, произнес старшина; у него не хватало передних зубов и, очевидно, был поврежден язык, он говорил шепеляво, с трудом, весь побагровев от волнения. – Там, значит, за деревней… рощица… Ну, нашли ее, – старшина указал на машину, – мальчишки… Я сел – она в исправности. Так и пригнал…

– А шофер убит? – Чтобы старшине было легче, Поляков перевел взгляд на капитана.

– Да, – сказал тот. – Его подобрали на обочине шоссе – машина из другой части. Нам сообщили уже из госпиталя. Я поехал туда, но меня к нему не пустили. Врач сказала, что он без сознания, надежды никакой, а справку они вышлют.

– Какую справку?

– О смерти.

– Справка справкой, а кто же его хоронил? – Поляков поднял в кузове промасленные тряпки и рассматривал их.

– Они сами хоронят.

– И никто из батальона больше туда не ездил? – обводя глазами офицеров, удивился Поляков.

– Нет, – виновато сказал капитан.

– Да-а, помер Максим – и хрен с ним…

– У нас запарка была дикая… – нерешительно вступился майор. – Выполняли срочный приказ командующего.

– Приказы, конечно, надо выполнять… – еще раз оглядывая сиденье машины, раздумчиво сказал Поляков.

Он знал, что со своей невзрачной нестроевой внешностью, мягким картавым голосом и злополучным, непреодолимым пошмыгиванием выглядит весьма непредставительно, не имеет ни выправки, ни должного воинского вида. Это его не огорчало, даже наоборот. Не только с младшими офицерами, но и с бойцами, сержантами он держался без панибратства, но как бы на равных, словно они были не в армии, а где-нибудь на гражданке, и люди в разговорах с ним вели себя обычно непринужденно, доверительно.