Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвертого...)

Глаза с прищуром! Быстрее!.. Кошевой?.. Глаза карие, бородавка… на левой щеке… Алексеев?.. Сросшиеся брови, противокозелок вогнутый… Скаба?.. Пойман!.. Игнатов Василий?.. Брюнет!.. Ревякин?.. Бойчевский?.. Лысенко?.. Гурьянов Денис?.. Полынин?.. Мищенко?..

Мищенко?!! Южнорусский говор… кривоватые, как у кавалеристов, ноги… глаза с прищуром… Неужели Мищенко?! Словесный портрет… пожалуй… Но тот, наверно, все же внушительней… Мищенко – девятьсот пятого… Ему тридцать девять… А этому?.. тридцать пять?.. Сорок?.. Неужели Мищенко?! Быстрее!!!

Я следил за двумя своими подопечными, поглядывал и на лейтенанта, но ничего представляющего интерес уловить не смог.

Все трое держались естественно, невозмутимо, держались как свои, как люди, которым нечего бояться и только разве жаль тратить время на эту никчемную проверку.

Поглядывал я и на Пашу и не мог мысленно ему не аплодировать. В такие минуты особенно ощущаешь, что ты перед ним мальчишка, щенок, и не более. В такие минуты отчетливо осознаешь, что ты перед ним всего лишь скорохват, но не больше.

Надо было видеть его простодушное лицо и доверчиво-непонятливый взгляд, когда он задавал вопросы или же то просил и брал, то вдруг внезапно совал им назад документы, и снова брал, и опять возвращал. Последнее делалось для того, чтобы выявить, нет ли среди них левши, причем исполнялось Пашей с виртуозной натуральностью, но этим троим и помощнику коменданта он наверняка казался недоумком, если и не полным дураком, то, несомненно, дубоватым и упрямым деревенским простофилей.

Я сжал зубы, чтобы не фыркнуть от смеха, когда он доверчиво сообщил проверяемым о своей «полюбовнице», поварихе госпиталя, и показал, какой у нее зад. И тут старший лейтенант ответил с очевидным промедлением, хотя вопрос был простенький и вообще-то раненый, лежавший в госпитале, может и не знать там всю обслугу и всех поварих – это тебе не медсанбат.

Я не мог себе представить, как Паша оценил эту несомненную задержку в совокупности со всеми другими фактами, только знал по опыту: на таких вот безобидных вроде бы вопросиках вражеские агенты сыплются чаще, чем на документах. Потому что в рамках легенды они заучивают и запоминают сведения о командном составе частей и соединений, в которых якобы служат, о начальстве госпиталей, где якобы лежали, запоминают внешность и даже особенности характера старших офицеров и генералов, а вот запомнить всевозможных рядовых, различных писарей и поваров или госпитальных нянюшек и медсестер практически невозможно. И что тут ответить с ходу, когда тебя спрашивают?.. Сказать: «Знаю», а вдруг это вопрос-ловушка и никакой поварихи Лизаветы там нет? Сказать: «Не знаю», а если это опять же ловушка и Лизавета – местная знаменитость и не знать ее просто невозможно?

Я от души радовался и забавлялся, наблюдая, как великолепно он придуривается. Конечно, так бутафорить, так играть сумел бы, наверное, каждый хороший актер-профессионал, но дай ему ту нагрузку на извилины, какая была сейчас у Паши, дай ему все Пашины обязанности в эти минуты и задачи, и от его игры – будь он хоть Шаляпин! – остались бы одни воспоминания.

По говору бритоголового я определил – земляк, южанин. Откуда-нибудь с Северного Кавказа, из Ростова или с Кубани, может, даже, как и я, – из Новороссийска. Славная у него была физиономия, и вообще он мне нравился. Крепкий, сбитый, что называется, ядреный, и держался он достойно, несуетливо.

На всякий случай я их уже прокачал, прикинул для всего, что могло последовать. По силе и он, и амбал мне, наверно, не уступали, в бегу же я их достал бы без труда и в остальном тоже, наверно, превосходил.

И тут я вспомнил, что точно так же на рассвете каких-нибудь двенадцать часов назад прикидывал Павловского и что затем произошло, и от стыда мне сделалось жарко. Вот уж действительно – не говори гоп, не перепрыгнув!

А «перепрыгнуть» – в данном случае поймать разыскиваемых – мечталось очень многим.

Дела, взятые на контроль Ставкой, бывают не каждый месяц и не каждое полугодие. Я знал, что к розыску и проверке привлечены тысячи людей, задействованы многие сотни оперативных групп, и хорошо представлял, что сейчас творится в полосе двух фронтов от передовой и на всю глубину оперативных тылов. Предельный режим: хватай мешки – вокзал отходит! [57] Предельный режим (или «держать предел») – проведение в оперативных тылах активных розыскных и самых ужесточенных контрольно-проверочных и заградительных режимных мероприятий по максимальному варианту. Предельный режим практически обязателен при чрезвычайном розыске, когда к его осуществлению привлекаются, кроме военной контрразведки, территориальные органы, войска по охране тыла фронта, комендатуры, армейские подразделения, а также личный состав истребительных батальонов и службы ВАД. В напряженной обстановке предельного режима неизбежны нервозность и ошибочные задержания (по сходству, из-за стечения подозрительных обстоятельств и т. п.), отчего розыскники относятся к нему весьма неодобрительно.