Евгений Воробьев - Капля крови

— Загадку твою отгадать нетрудно, — усмехнулся Пестряков горько. — Габариты у вас с лейтенантом разные. Очередь поверху прошла. Тебя, коротыша, не зацепило. А лейтенант при его росте как раз себе пулю высмотрел. Мишень-то легкая! Так что ты себя, Тимошка, понапрасну не виновать.

— Меня все утешить старался, — вздохнул Черемных. — Жизнелюбивый такой!

— А стихи почему-то все больше жалостливые, со слезой, в обращении у него находились… Как он там читал-декламировал? — Пестряков обратил к Тимоше левое ухо.

Тимоша подсказал:

— Четыре шага? Оказалось — еще ближе, — внес поправку Черемных.

— Мне еще понравилась «Лили Марлей», — признался Тимоша. — Исполнял наш лейтенант. В переводе с фашистского. Между прочим, тоже жалостная песня…

— Какая может быть жалость, если там поется о немке? — Пестряков раздраженно передернул несимметричными плечами. — Вот невесту лейтенантову, ту действительно жалко…

— Ей теперь ждать некого…

— Легко тебе, Тимошка, на войне, — сказал Пестряков. — Один как перст. Душа о семействе не болит. За одного за себя в ответе.

— Родителю труднее, — поддержал Черемных. — Я вот сейчас Сергейку вспомнил — меня даже мороз обнял…

Тимоша ничего не ответил. Он долго шумно вздыхал и как неприкаянный ворочался на тюфяке, которого с избытком хватало на его рост.

— Э-э-эх! — бодро потянулся Тимоша после долгого сна. — Вот вспомню довоенную жизнь — хорошо люди жили!

Он проснулся такой оживленный, словно сон помог ему совладать с печалью или о той печали позабыл вовсе.

— О ком речь держишь? — насторожился Пестряков.

— Вообще обо всех. Жили хорошо. Даже вспомнить соблазнительно — до чего хорошо. Возьмите хоть меня. Шикарно жил! Папиросы «Беломор». Покупал сразу по десять пачек. После получки. Нормально. Не любил, когда курево в обрез. Часто пользовался и «Казбеком». Пойдешь в гастроном, там отдел такой был: «Деньги получает продавец». Кинешь на прилавок трешку да пятиалтынный, а продавщица спрашивает: «Вам «Казбек» или маленькую?» Нет, вы только подумайте! Четвертинка водки — три целковых пятнадцать копеек. Порядок. Ну разве плохо жили?

— Жизнь — она ведь не одними четвертинками измеряется.

— Правильно! Теперь возьмем закуски. Пойдешь в ресторан, сядешь за столик. Белая скатерть. Меню длинное-предлинное тебя дожидается. Вежливо!..

— Это все верно, — перебил Пестряков. — Но только какое бы то меню длинное ни было, жизнь еще длиннее.

— Разве речь только про выпивку и закуску? Пожалуйста! У нас на улице Фридриха Энгельса штук десять кинотеатров. Не пропускал ни одной картины!

— А Настенька, может, десять раз в своей жизни кино смотрела. К нам в Непряхино этот кинопередвижник никак дорогу найти не мог. И хорошие товары в нашу лавку тоже дороги не находили. Где-то в больших городах товары заблудились. У нас даже иные девушки в лаптях ходили. Не слыхал про такую моду: «Баретки — сорок четыре клетки!..» А все равно хоть и в лаптях, а по счастливым тропкам ступали. Вот и Настенька моя едва среднего образования не достигла. Восемь зим в школу отходила. С шестого класса уроки стала при электрической лампочке готовить. А почему крестьяне еще так весело с керосином расстались? Не догадываешься?.. — Пестряков выдержал паузу: — Да потому, что у нас керосина сроду в сельпо вдоволь не завозили. Чтобы того керосина на все лампы хватало…

— Что правда, то правда, — вздохнул Черемных. — Скупо в нашей деревне жили.

— Вольно было тебе, Тимошка, — продолжал Пестряков сварливо, — смотреть кино без антрактов, ходить в ресторан с белой скатертью или в буфет с горячими напитками. Твое дело было холостое, у тебя дите пить-есть не просило…

Тимоша растерянно заморгал белесыми ресницами.

— И зарплата шоферская тебе веселую жизнь позволяла.

— Зарплата мне как раз не позволяла, — мрачно признался Тимоша. — Я еще доход получал…

— Левак? — сразу догадался Черемных.

— Левые рейсы ездил редко. Зато накипал приварок от пассажиров. Особенно доходные пассажиры, кто торопится на базар. Или с базара. С мешками, с бидонами, с корзинами. Чего только не возил! Даже раков полные решета. Раки крупные, можно сказать, наркомовские. Их у нас ловят в гирлах Дона, в лиманах, в протоках. Потихоньку от властей местных.

— Выходит, хорошо жил, потому что ловчил? — насупился Пестряков.

— Меня еще сызмальства жизнь заставляла ловчить. Помню, в школе у нас учитель был подслеповатый. И на отметки забывчивый. Зазевается он. А я найду в раскрытой тетрадке минус против своей фамилии и перечеркну тот минус на плюс. Порядок. И что же вы думаете? Сходило!.. А когда экзамен на механика по автоделу сдавал? Самому корпеть лень было. С этими занятиями и от танцев отстать недолго. Занял чертеж у одного чудака. Отрезал край листа, где помещалась его фамилия. Сам расписался в другом месте. А инструктор попался раззява. Вторую пятерку за один чертеж поставил. Вежливо…