Петр Лебеденко - Холодный туман

— Давай немножко помолчим, Полиночка.

Она умолкла. И совсем не потому, что он попросил ее об этом. Нет. В тот самый миг, когда Мезенцев произносил свои слова, Полинка почувствовала, как его свободная рука с лихорадочной быстротой забегала по ею платью у самой шеи, дрожащие пальцы отыскали верхние пуговицы и тут же горячей ладонью Мезенцев обхватил ее грудь, и сам что-то шептал, о чем-то снова ее упрашивая, но Полинка ничего не понимала: ей вдруг стало жарко, будто куда-то вырвавшийся язык пламени опалил ее с ног до головы, спазмы сдавили ей горло и нечем стало дышать. До этой минуты она пребывала как бы в легком тумане опьянения, но сейчас этот туман мгновенно рассеялся, и вся реальность того, что происходило, вызвала в ней потрясение, какого она давно не испытывала. Она с брезгливостью и негодованием отбросила руку Мезенцева, с силой оттолкнула его самого и встала с дивана. Ее истощенный болезнью мозг, казалось, пылал, словно обожженный горящими углями. А в далеких тайничках сознания кричал и кричал неумолкающий голос: «Я сама во всем виновата! Поверила в его искреннее сочувствие… А он принял меня за шлюху…»

Она быстро пошла к раскрытой в прихожую двери, но на полпути остановилась и, глядя на Мезенцева ненавидящими глазами, проговорила:

— Вы негодяй! Мерзавец! Если бы был жив Федор…

И, не договорив, выбежала из дома.

Марфа Ивановна говорила Веронике:

— Худо, худо с ней. С того самого вечера, што к начальнику она ходила, опять накатывать стало. Вот сидим тута вдвоем, она говорет и говорет про то да се, а потом я глядь на нее, а она вон в тую точку смотрит и глазочки у ней так заволокет, так заволокет, ну будто туман на тайгу лягет. Я ей: «Ты што, дочка, ты што умолкла? Может, головенка побаливать? Или ишо што? Так ты не моги скрывать, не чужой я тебе человек». А она говорет в ответствие: «Феденька чего-то долго не пишет. Не заболел ли? Я, Марфа Ивановна, — это она так говорет, — Я, Марфа Ивановна, без Феди жить не могу. Не дай Господь што с ним случится, помру я…» А тут шло Дунися цельный месяц весточки ей не шлет, совсем плохо. Я, грешным делом, думаю часом: приехал бы Дунися хоть на недельку, да и сказал ей такие слова: так, мол, и так, жизня не останавливатца, человек рожден чтобы род, значит, человеческий не иссякал, а потому давай поженимся, поскольку Федора не вернешь. А? Ты как насчет этого мыслишь?

Вероника пожала плечами:

— Не знаю, Марфа Ивановна. Помечтать, конечно, можно, да какой прок от такой мечты. Душа у меня болит за Полинку. Думали ведь все: ушла от нее болезнь навсегда, легче будет жить Полинке. А оно, видите, как все повернулось. Рассказывала она вам, что там у начальника случилось?

— Куда там! О том вечере и не заикайся лучше. Веронике Полинка тоже ничего не рассказывала, да та в этом не очень-то и нуждалась. Трудно ли было догадаться, что там у Мезенцева произошло? Не случайно ведь болезнь к ней вернулась. От потрясения, конечно.

Все же однажды, когда Полинка была в здравом рассудке, Вероника спросила у нее напрямик:

— Знаю, что не послушалась ты меня, ходила к Мезенцеву. И давай выкладывай все начистоту — что там было? Марфа Ивановна говорит: Полинка вроде как дочка для меня. Так вот и я тебе скажу — ты для меня тоже не чужая. Как сестра. Веришь?

— Верю, Вероника, — ответила Полинка. — А рассказывать о том, что было у Мезенцева, противно. Да уж расскажу… Показался он мне добрым, участливым человеком. И обнимет вот так, вроде по-отечески, и посмотрит на меня с таким сочувствием, что и душа размягчится. А потом… Мерзость, Вероника. Страшная мерзость. Лапать он меня начал, платье вот здесь расстегнул, и полез. Тогда я и почувствовала, как опалило мой мозг. Было бы под рукой какое-нибудь оружие, убила бы эту сволочь. — Полинка надолго умолкла, о чем-то думая или что-то вспоминая. И вдруг сказала: — А ты ведь о Мезенцеве больше знала, чем тогда мне поведала. Больше ведь?

— Больше, Полинка. Со мной было похуже, тошно вспоминать. И вот что я тебе скажу, хоть со стыда подохну, а придет время — обо всем напишу Петру Никитичу. Но сейчас этого не смогу. А вот когда уйду на фронт, тогда.

— На фронт? — удивилась Полинка. — Ты уйдешь на фронт? Что ты там будешь делать?

— Что делать? Что делают медсестры? То и я буду делать.

— Так то же медсестры. А ты?

— Через месяц я заканчиваю курсы санинструкторов. Через месяц, самое большее — через полтора. И сразу на фронт. Не стану задерживаться ни одного дня.