Петр Лебеденко - Холодный туман

Долго, очень долго т-а-м молчали. В какое-то мгновение Филипп Петрович подумал, что генерал-лейтенант Овчинников в сердцах бросил трубку и ушел. Однако, через несколько секунд Морозко услыхал:

— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите, генерал? Вам не кажется, что вы ударились в панику? В самую настоящую панику! Так вот слушайте, генерал Морозко. Я приказываю: от переправы не отступать ни на шаг. Держать ее до последнего человека! Учитывать, что если механизированные части немцев переправятся на правый берег — они замкнут кольцо восточнее села Горенки. Вы слышите, генерал Морозко? Они замкнут кольцо восточнее села Горенки. Взгляните на карту и вы сразу поймете, в каком положении окажется весь корпус. Вы все поняли? О подкреплении не может быть и речи. Все!

Их теперь оставалось не больше батальона.

Каждую минуту по траншеям, по ходам сообщения растекался крик, раздирающий душу генерал-майора Морозко: «Патронов! Снарядов! Гранат!..»

Снарядов больше не было. Гранат тоже. Патронов оставалось столько, чтобы в последнюю минуту, когда немцы начнут, наконец, переправляться через речку Холодную, встретить их заградительным огнем и попытаться задержать их продвижение.

Что даст такая отсрочка, Морозко точно не знал. Он мог только предполагать, что генерал-лейтенант Овчинников уже отводит корпус на новые рубежи, чтобы занять новую линию обороны. Если бы не это предположение, Морозко, возможно, увел бы своих оставшихся людей от гибели. От неминуемой гибели — в этом он уже не сомневался.

Филипп Петрович покинул блиндаж и теперь стоял на совершенно открытом месте, наблюдая, как то слева, то справа шлепаются мины, разрываются снаряды, поднимая к небу желтые смерчи песка и глины. Вода в довольно глубокой речке Холодной кипела от взрывов авиабомб и пулеметных трасс — «юнкерсы», теперь уже без всякого сопровождения «мессершмиттов», летали на высоте не более двухсот метров, и создавалось такое впечатление, будто немецкие летчики забавляются, зная, что фактически они не подвергаются никакой опасности.

Филипп Петрович командиром батальона воевал на Халхин-Голе, уже будучи полковников ему пришлось воевать в Финляндии, здесь — командует дивизией с самого начала войны, но никогда он не испытывал такого чувства беспомощности и подавленности, как сейчас. Когда занял со своей дивизией этот обширный участок фронта вдоль речки Холодной, ему сразу бросилось в глаза, в каком невыгодном положении находится его часть в сравнении с немцами. Плоский, почти без всякой растительности берег, наспех, фактически сходу и под ураганным огнем немецкой артиллерии открытые окопы и траншеи, мало защищающие солдат от мин и снарядов и еще меньше от мощных ударов «юнкерсов» — все это говорило о том, что не пройдет и несколько дней — если не часов! — как от дивизии ничего не останется.

В один из особо сильных налетов «юнкерсов» в центре неглубокой траншеи разорвалась бомба, расшвыряла по сторонам изувеченные тела защитников переправы, и оказавшийся поблизости генерал видел, как выползают из этой траншеи оставшиеся в живых искалеченные солдаты. Один из них, обезумев от боли и страха, тащился к реке, прижимая к груди свою оторванную руку, на губах у него пузырилась кровь и весь он был в крови, он о чем-то неразборчиво кричал, а потом, осмысленно взглянув на реку, на поднимающиеся к самому небу водяные смерчи от разрывающихся бомб, вначале стал на колени, положил рядом с собой оторванную руку, ткнулся лбом в песок и затих.

Вдруг из этой же траншеи выскочил старшина и, ничего, видимо, не соображая, помчался к реке, беспрерывно строча из автомата, хотя перед ним никого и ничего не было. Вот уже и вода дошла ему до пояса, а он все устремлялся вперед, продолжая стрелять, потом внезапно остановился, словно раздумывая, что ему делать дальше, но долго раздумывать ему не пришлось: взбугрились перед ним фонтанчики воды от ответной автоматной очереди, автомат выпал из рук старшины — и генерал увидел, как атлетическая фигура старшины сразу переломилась и рухнула в воду.

Все это Филипп Петрович видел как бы боковым зрением, все это почему-то не задерживало его внимания, и у него было такое впечатление, будто перед его глазами медленно проплывают кадры какого-то ужасного фильма, ему не хочется этот фильм смотреть, но в то же время он не может полностью отключиться, потому что вот-вот должно появиться нечто главное, самое главное, от чего будет зависеть финал этого фильма. А главное заключалось в том, что от противоположного берега отчаливало два связанных немцами парома — и Филипп Петрович понял: если фашистам удастся добраться до нашего берега, они уничтожат оставшихся в живых солдат всех до единого, и дорога к той самой Горенке, о которой говорил командир корпуса, будет открытой. А те самые механизированные части, которые должны замкнуть кольцо вокруг Горенки, уже на подходе, и два отчаливающие от противоположного берега немецких парома, утыканные солдатами-автоматчиками и мотоциклистами — это разведка боем, или скорее всего, брошенная для «расчистки» рота.