Леонид Бехтерев - Бой без выстрелов

В центре города появились какие-то люди, одетые в гражданское платье, но с нарукавными повязками. В некоторых из них горожане узнавали местных хулиганов, уголовников, любителей кутежей и легкой жизни. Сейчас они представляли полицию.

Днем центральную площадь оцепили. Туда впускали, оттуда — нет. Когда собралась толпа человек в двести, на площадь выехал верхом человек с испитым лицом и бесцветными глазами. Приподнявшись на стременах, он обратился к толпе с речью.

— Господа!.. Я не оговорился: господа! Теперь вы освобождены от большевистского ига и стали господами собственного положения. Фюрер, немецкие войска принесли вам новый порядок. Каждый может торговать, заниматься предпринимательской деятельностью. Коммунисты и комиссары запугивали вас, будто бы немецкая армия совершает насилия и зверства. Не верьте этой пропаганде! Будьте спокойны за свою жизнь, за свое достояние. Господин комендант поручил мне, начальнику полиции, заявить, что немецкие власти проявят ко всем гуманное отношение, если встретят готовность сотрудничать с ними и служить новому порядку…

Фамилия начальника полиции — Курицын. Он сообщил, что в городе создается городская управа во главе с бургомистром господином Бочкаровым. По всем вопросам население должно обращаться в управу.

Закончил свою речь Курицын угрозами в адрес коммунистов, чекистов, евреев, призвав всех «лояльных граждан города» сообщать о них немецким властям и ему, начальнику полиции.

После речи Курицына оцепление сняли. Горожане поспешно расходились.

«Ну, это еще не столь страшно, — думали некоторые. — Может, и обойдется…»

Уже к вечеру в городе расклеили приказ военного коменданта майора Бооля и начальника гестапо Гельбена, которым еврейское население обязывалось немедленно сдать немецкому командованию все ценности: золото, серебро, драгоценные камни, ковры, произведения искусства, костюмы, белье, обувь и сто тысяч рублей денег.

Больница притаилась. Работа шла как обычно, хотя, отправляясь на обход палат, врач не знал, закончит ли он его, а повара не были уверены, что обед попадет больным.

Коротким было очередное совещание оргкомитета. Задним числом составили протокол собрания врачей — членов общества Красного Креста, решение о создании больницы и избрании комитета. Копию постановления получил каждый член комитета.

На обычной пятиминутке не обсуждались вопросы лечебной работы. Говорили о том, что враги возможно уже сегодня нагрянут в больницу. Ковшов давал последние наставления:

— Нужно отвечать на все их вопросы. Будут интересоваться, есть ли у нас командиры, коммунисты, политработники, евреи. На наше счастье, их у нас в больнице нет. Они давно эвакуированы. Правда, мне говорили, что были лейтенанты, но и они ушли пешком. — Ковшов испытующе посмотрел на товарищей. Медленно продолжал: — Надо, чтобы все забыли о наших званиях. Нет у нас военврачей ни первого, ни второго, ни третьего рангов. От привычной формы обращения придется отказаться. Мне не очень нравится слово «господин», но придется употреблять его… У нас на Кубани говорят, что гусаков лучше не дразнить. Поступимся мелочами, чтобы выиграть в главном. Если вопросов нет — вы свободны… господа!

Встал Ковшов, встали и все присутствовавшие на пятиминутке.

Ковшов приказал пустить в ход резервную электростанцию санатория, которая в свое время, с вводом городской ТЭЦ, не была демонтирована.

— Зачем это, Петр Федорович? — удивлялись работники его распоряжению. — До электростанции ли? Обойдемся и аварийным движком.

— Больница остается. Надо пускать рентген, электрокабинет. Это же ускорит лечение!

Проходя по территории больницы, Ковшов обратил внимание, что груда каменного угля, наваленная у котельной, значительно уменьшилась — не осталось и половины. Асфальт подметен, но все же видна мелкая пыль там, где вчера еще был уголь. «Раззявы! — подумал он о хозяйственниках. — Не сохранили. За одну ночь уполовинили запас топлива…»

Встретил Утробина. Был он утомлен и, что называется, взмылен.

— В бане были? — не без сарказма спросил Ковшов.

— Да, помылся…

— Моетесь, а уголь растаскивают. За одну ночь уплыло столько…

Утробин улыбнулся:

— Потому и мыться пришлось.

Ковшов недоуменно посмотрел на Утробина, глаза которого смеялись.

— Не поняли? Мы за ночь набили углем два подвала. С глаз убрали.

— Фу, чертовщина! А я думал, замерзать придется.

По оккупированному городу шли на свое дежурство работники больницы. Полицаи, фашисты подозрительно оглядывали нарукавные повязки с красным крестом, останавливали: