Сергей Михеенков - Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»

Их было девять, «Ю-87», которые, как стая волков, набросились на траншею второго взвода и кромсали ее средними бомбами и очередями скорострельных пушек и пулеметов. Ветер дул оттуда, из поймы Боровны, и вскоре запахло гарью и толовой вонью.

Пикировщики отбомбились, снова выстроились определенным порядком, развернулись над лесом, пролетели над дымящейся землей, над горящими там и тут «бабочками» овса и ушли за горизонт.

Значит, нашего отхода они не заметили. И разведка их не сработала. Отпугнули ее ребята. Или у «древесных лягушек» другая цель. Не столько разведка, сколько…

Но обо всем сейчас думать Мотовилову было некогда.

Снова послышалась стрельба впереди. Теперь она была значительно реже и с каждой минутой смещалась левее, к лесу. Страшная догадка, полыхнувшая в голове Мотовилова, вынесла его из окопа, где пробовали связь артиллеристы, и он зачем-то, еще и сам не понимая зачем, побежал вперед, к окопам первого взвода.

Багирбеков тоже стоял на бруствере и смотрел в рассветный сумрак поля. Дальше десяти шагов ничего там разглядеть было еще невозможно, но о том, что там происходило, догадывались уже и те, для кого вчерашняя схватка с немецким авангардом стала первым боем.

– Что ж они, сук-кины дети… – И Мотовилов окликнул Багирбекова, спросил его, не было ли от старшины Звягина делегата.

Взводный ответил отрицательно и снова начал пристально всматриваться и вслушиваться в редеющую серую мглу. Мотовилов заметил, какое бледное у лейтенанта лицо. Или это спросонья, от усталости, потому что вряд ли он в эту ночь прилег. Слишком щепетильным он был, этот москвич лейтенант, как будто понимал боевой устав пехоты с некими формально несуществующими дополнениями лично для себя. Как будто здесь, на передовой, он исполнял обязанности не просто командира стрелкового взвода, а был еще и тем невольником чести, для которого возможности выбора почти не существовало, вернее, он был один – выбор чести. Какое-то время эта черта лейтенанта Багирбекова раздражала Мотовилова. В роте ему нужны были просто взводные командиры, исполнительные, обладающие навыками управления своими людьми, неробкие, хваткие. Потому что робких командиров Мотовилов презирал, считая робость людей, на которых лежит ответственность перед многими, подчиненными им, элементарной трусостью. Этой меркой он мерил всех командиров, в том числе и своих взводных. И готов был заменить любого из лейтенантов даже сержантом, лишь бы он соответствовал тем требованиям, которые он сформулировал своим уставом. Впрочем, совсем недавно и к батальонным и ротным командирам он относился точно так же. Но теперь это не имело никакого значения.

Он знал, что мешает Багирбекову стать настоящим командиром. Излишняя интеллигентность. Условности воспитания. Ничего, думал Мотовилов, с некоторой надеждой поглядывая на командира первого взвода, фронт не таких обкатывал и делал из них твердых и жестких.

Время от времени он собирал взводных и говорил:

– Вы должны иметь и право послать человека на смерть. Вы должны быть тверды, как штык. И по отношению к своим подчиненным, и к себе самим. У меня в роте должно быть хотя бы три штыка. Тогда я буду уверен в том, что у меня есть рота. Понятно?

Пока Мотовилов надеялся только на одного взводного – на старшину Звягина. Туляк был крепким мужиком. И характер у него был что надо, и кулаки такими же внушительными. Этот был настоящим штыком. И вот теперь его самый надежный штык пошатнулся.

– Багирбеков, ты что-нибудь понимаешь? – спросил он лейтенанта.

– Думаю, что Звягин отвел свой взвод юго-восточнее, – ответил взводный.

– Отвел… Юго-восточнее… Как это понимать? Бросил позиции и бежал в лес! Вот как это надо понимать! В гриву-душу его…

– Товарищ старший лейтенант, нам надо спуститься в траншею. – И Багирбеков первым прыгнул вниз.

Мотовилов подумал: а интеллигент-то мой благоразумия не теряет.

В окопах, между тем, суета затихла. Бойцы стояли в ячейках и, устроив в стрелковых выемках винтовки, тоже поглядывали в поле. Кое-кто доедал вчерашнюю кашу, не пропадать же добру. Хотя перед боем лучше иметь желудок пустой. В окопе, где устроились бронебойщики, тихо переговаривались. Первый номер отдавал последние распоряжения.

– В лес, как на гармони сыграть, стебанули. Немец уже на переезде гурчит. Слышите? Во будет, как танками попрет! – говорил все один. Голос его не то чтобы дрожал или выдавал страх, но чувствовалась в нем безысходность, отсутствие какой-то главной надежды. И Мотовилов, слушая слова бойца-бронебойщика, понимал причину его опасений. Если бы за спиной стояла хотя бы батарея хорошо укрытых противотанковых орудий с достаточным запасом снарядов, то у бойца, возможно, был бы другой голос, и сам ротный не дрожал бы теперь дрожью человека, который не был уверен в том, что на этот раз взводы его устоят на своих позициях.