Максим Северин - Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта

У Саланга мы простояли почти два месяца и только к 23 февраля сменили место дислокации, спустившись с гор в Кундуз. Там нам дали немного отдохнуть, и снова вперед. Весь год мы участвовали в боях, нас очень сильно трепали, численность бригады к концу года дошла до 50 % от штатной. При такой боеспособности часть может подлежать расформированию, но наша гвардейская Краснознаменная бригада была одной из самых боевых и продолжала выполнять поставленные задачи. Я не говорю, что все 50 недостающих процентов личного состава погибли, вовсе нет: кого-то косила желтуха или брюшной тиф, было немало легкораненых.

Запомнилась гора Гаше, к которой мы прилетели из Файзабада, на этой горе были наши пункт переливания крови и хлебопекарня. А до этого гору ту мы брали, да и не только мы, а чуть ли не вся 40-я армия — почти из всех ее частей там были люди. Был это июль или август 80-го года. В день штурма рано-рано утром эту гору начали «обрабатывать» бомбами наши «миги», потом «вертушки» пошли, потом сорокаствольные (на «Уралах») и тридцатишестиствольные (на «ЗИЛ-131») «Грады» подключились, и наши десантные одиннадцатиствольные на базе «ГАЗ-66» вступили в дело: над головой в направлении горы со свистом летели сотни реактивных снарядов. Эта гора была в радиусе километров в 40, через нее шли караванные пути, но подниматься на нее можно было только пешим ходом. Говорили, что даже англичане в XIX веке так и не смогли взять эту гору.

И вот когда мы начали забираться все выше и выше, по нам стали очень сильно бить, не давая подняться. Принцип простой: кто выше — тот сильнее, с высоты нас можно было и камнями закидать. Даже одна огневая точка по нам начинает палить, и мы ложимся: матросовых мало, жить хочется всем. Хотя где надо, там в Афгане были свои матросовы, героизма хватало, но самоубийством никто заниматься не собирался. В пещерах душманы на самодельных сварных треногах из швеллеров ставили крупнокалиберные пулеметы ДШК китайского производства. Стволы этих ДШК торчали из небольших бойниц с отличным сектором обстрела. Один такой дот полдня не давал нам подняться, и когда мы в него все-таки ворвались, то не поверили своим глазам: по нам палила молодая девушка. Накинув паранджу, она пыталась убежать, и мы на месте расстреляли ее сразу из нескольких автоматов. За какое время мы взяли эту гору, я уже точно не помню, но, когда подобрались к вершине, на нас нашло недоумение, потому что там не оказалось ни живых, ни мертвых басмачей, вроде бы и «обрабатывали» гору всем, чем только можно. Мы идем и видим, что убитые здесь были: местами валялись оторванные руки, ноги, пальцы, море крови, а трупов, как я уже сказал, видно не было. Вскоре мы поняли, в чем дело: оказалось, что они своих раненых и убитых успели оттащить в небольшое ущелье. Когда мы туда заглянули, перед глазами встала ужасная картина: углубление было похоже на кишащий муравейник, так много было там человеческих тел, еще шевелившиеся раненые лежали вперемешку с трупами. Увидев такое один раз, это уже невозможно забыть!

Брали мы эту гору примерно неделю, поставили два флага — афганский и наш. Потом все вокруг этих флагов заминировали: сперва одно кольцо мин, потом второе, третье, много сигнальных мин поставили. И вот, когда мы ночью спустились к подножию и ждали замены, увидели настоящее светопреставление, я не хочу сказать, что на высоте осталось много спрятавшихся басмачей, но все небо над горой пылало цветами от разрывов сигнальных мин. Хотя справедливости ради надо отметить, что маскировались они просто как хамелеоны. Например, мы летим на «вертушках» и видим внизу барана, даем по нему очередь… а «баран» скидывает шкуру и, сверкая оружием, отбегает или пытается отползти в сторону.

Раз упомянул про мины, то расскажу про них поподробнее. Мы в первую очередь ставили довольно много сигнальных мин, а еще частенько поступали так: вырываешь из гранаты чеку и вместо нее вставляешь былинку, аккуратно отпускаешь скобу, и былинка ее держит, таким образом получалась нехитрая противопехотная мина, то есть басмач идет, ногой гранату цепляет, и былинка ломается, срабатывает запал — и взрыв. Но былинка, правда, через два-три дня тоже начинает высыхать, гранаты поэтому могли взрываться сами по себе. А на Саланге в снегах мы поступали по-другому: делаешь в снегу кулаком твердую лунку, вынимаешь из гранаты чеку и устанавливаешь в это углубление. Хотя такие «мины» не прописаны ни в одном наставлении, надо было выживать, и мы делали для этого все, что могли.