Вениамин Дмитриев: Тайна янтарной комнаты

Только в начале 1959 года, когда в журнале «Фрайе вельт» появилась статья, посвященная розыску янтарной комнаты, я снова вспомнил о рассказах отца, а также о найденных мною записях. Случайно в это время на нашем предприятии были товарищи из райкома СЕПГ, с которыми я посоветовался, — следует ли мне об этом заявить. Я, собственно говоря, опасался, что у меня из-за моего отца могут быть неприятности. Товарищи мне сказали, что я должен обо всем сразу же сообщить, если даже я так мало знаю.

Поэтому я написал в редакцию «Фрайе вельт». Вскоре из Берлина в Ельстербург приехали сотрудники журнала, и я им рассказал, что знал. Через некоторое время меня пригласили в Берлин, а затем в Советский Союз. Я с радостью принял приглашение, надеясь хоть в какой-то степени загладить то, непоправимое, что сделал мой отец.

Прилагаю несколько документов.

Оберштурмбаннфюреру Рингель.

Предполагается, что в скором времени в Кенигсберге будет проведена операция «Грюн». По этой причине Вам необходимо провести акцию янтарной комнаты и доставить ее в известный вам Б. III… После проведения операции входы, как условились, замаскировать, в случае если здание еще сохранилось, — взорвать.

За выполнение приказа Вы несете полную ответственность. После выполнения вернетесь к известному Вам пункту, где Вас встретят, или получите дальнейшие указания.

В Главное управление имперской безопасности.

Приказ выполнен. Акция янтарной комнаты окончена. Входы, согласно предписанию, замаскированы. Взрыв дал нужные результаты.

Передано руководителю транспорта 30 ящиков с плитами янтаря и ящики коллекций янтаря согласно приказу Главного управления имперской безопасности.

Ниже:

Транспорт принял.

Рудольф Рингель приехал в Калининград летом 1959 года. Совершенно искренне, от всей души он пытался помочь в розысках «бункера № 3». Но не смог.

— Это не тот город, который я знал, — заявил Рингель. — В моей памяти остались руины, завалы, темные, мрачные дома, иногда освещаемые заревом пожарищ, испуганные люди. А сейчас все цветет, толпы жизнерадостных советских граждан на улицах, всюду движение, жизнь, рост… Нет, я не узнаю города.

Чем дальше шли поиски, тем чаще Сергеев ловил себя на мысли, что уже не одна янтарная комната интересует его в этом разрушенном и возрожденном городе, но и сам он, весь этот город, в восстановлении которого Олег Николаевич принимал такое деятельное участие, дорог ему. Сергеев жил этим новым городом, видел его перед собою, ежечасно думал о нем. Правда, этот новый, великолепный город существовал пока главным образом в его воображении, он только в самых общих чертах был нанесен на ватман — темные кварталы без разбивки отдельных зданий, сады, улицы.

Есть люди, которые видят вещи, только когда они встают перед глазами. Архитекторы умеют вообразить себе то, что они видят в линиях чертежа. Сергеев видел восстановленный город так реально, словно он уже существовал. Не раз, бывало, он со своими помощниками лазил по развалинам и, уставая, садился на груду кирпичей. В эти минуты он был рассеян, потому что мысленно бродил по улицам возрожденного города.

— О чем вы думаете, Олег Николаевич? — спрашивали его.

Он отвечал задумчиво:

— Здесь слишком оживленное автомобильное движение, на углу неизбежны простои — это нехорошо.

Собеседники его удивлялись:

— Автомобильное движение? Где?

Сергеев смущенно улыбался:

— Нет, я думал о новой улице, которая пройдет по этим местам. Вы представляете: высокие дома, пересечение двух магистралей, никаких боковых ответвлений — сколько газа и копоти напустят эти машины! Нужны площадь и сквер, чтобы создать простор и обеспечить приток чистого воздуха. Как по-вашему?

И все эти мысли о городе жили в нем одновременно с мыслями и заботами, связанными с поисками янтарной комнаты.

Еще одна забота одолевала Сергеева. Анна Константиновна, самый близкий ему человек, все еще жила в Ленинграде. Считалось, что ей мешают уехать семейные обстоятельства — родители, которых трудно везти с собой в Калининград, потому что они, как и большинство людей их возраста, да еще перенесших блокаду, были больны и немощны. Но на самом деле существовала еще одна причина, о которой в семье не говорили, но о ней знали оба. Анна Константиновна не хотела покидать Ленинград, с которым у нее было так много связано. «Найдет янтарную комнату — и вернется обратно», — говорила она себе.