Алексей Котенев - Грозовой август

— В том танке — знамя нашей бригады, — сказал Волобой. — Там и шашка твоего отца. Мы его не забываем. Партизаны спасли наш отряд и Знамя...

— Спасибо за память, — тихо сказал Иволгин.

— Вырос ты, Сережка, с тех пор. Впрочем, все мы выросли. И сил у нас с тобой теперь — не то что в Брянском лесу. Здесь война, дружище, начнется не так, как на Западе. Хватит. — Волобой подумал о предстоящем рывке к Хинганским перевалам.

— У нас в училище дирижером был Илья Алексеевич Шатров, тот, который вальс написал про маньчжурские сопки. Так он называл победу на Востоке венцом Отечественной войны.

— Венец? Хорошо сказал! — заметил Волобой.

Они переглянулись, помолчали. Издали донесся глухой гул моторов. К озеру подходили новые танковые батальоны, самоходные артиллерийские дивизионы.

В узком Тамцак-Булакском выступе и на прилегавших к нему монгольских землях сосредоточивались главные силы Забайкальского фронта: танковая армия, три общевойсковые армии, а за ними стояли на аэродромах готовые к вылету самолеты-бомбардировщики воздушной армии.

Здесь — направление главного удара.

Военные действия на Востоке начались в ночь на 9 августа, ровно через три месяца после окончания войны на Западе. Наступление развернулось по всему фронту — в пять тысяч километров — от Посьета до сыпучих песков Чохарской пустыни.

По Квантунской армии, укрывшейся за горными хребтами, водными преградами и железобетоном приграничных укрепрайонов, ударили одновременно войска трех наших фронтов.

Армии 1-го Дальневосточного фронта наносили главный удар из района Гродеково в направлениях Муданьцзян, Харбин и Гирин, Чанчунь. В ту ночь в Приморье бушевал сильный ливень. Грозовые раскаты в темном, иссеченном молниями небе слились с мощным грохотом снарядов над Хутоуским укрепрайоном. Сплошной гул на земле и в небе можно было принять за протяжное эхо, долетевшее сюда от последних артиллерийских канонад, потрясавших спасенную Европу.

В час ночи по хабаровскому времени пошли в наступление войска 2-го Дальневосточного фронта, взаимодействовавшие с Амурской флотилией. Корабли вошли в Сунгари и двинулись вверх по течению, содействуя войскам 15-й армии, наступавшим на Харбин вдоль реки.

Необычайно тихо, почти бесшумно началась война на главном направлении Забайкальского фронта.

Танковая бригада Волобоя после недолгой стоянки в выжидательном районе совершила стокилометровый марш и ночью вышла на исходный рубеж — к приграничной сопке Ара-Бурды, напоминавшей чем-то Бутугур. Вышла и замерла в ожидании.

Тишина. На монгольскую степь спустилась темная душная ночь. Разогретые за день травы источали густой, терпкий запах. Из-за крутой горбины Ара-Бурды выплыла на минуту луна и тут же исчезла, запутавшись в дымчатых тучах.

В штабном автобусе тоже тихо. Тускло светила крошечная аккумуляторная лампочка. Волобой сидел в самом углу, беспрестанно курил, то и дело поглядывал на полевой телефон — ждал сигнала «Буря», по которому бригада должна сорваться с места и двинуться в наступление. Телефон пока молчал. Начальник штаба Сизов заправлял в планшет карту и досадовал, что по восточным масштабам планшет его маловат. По здешним расстояниям планшеты надо иметь площадью не менее одного квадратного метра.

Викентий Иванович вышел из автобуса, впился глазами в кромешную темень. Ни единой полоски света, ни единого звука. Молчала онемевшая граница. В темноте едва проступали башни танков, короткие стволы пушек. В траве у гусениц танков лежали наготове десантники, ждали команды. Викентий Иванович не видел их лиц, но он и без того знал, что у них сейчас на душе. Застоялись бутугурцы. Четыре года томились в ожидании боев! Полторы тысячи дней и ночей гадали: сегодня или завтра? Может ли это понять человек, не испытавший на себе такой участи?

Когда батальон Ветрова влился в волобоевскую бригаду, нетерпение бутугурцев усилилось еще больше. Фронтовики не словами, а всем своим видом как бы говорили: «Мы в Европе свое дело сделали, посмотрим: на что способны вы?»

Сегодня вечером на привале Баторов присел у танка переобуться. К нему подошел механик-водитель Гиренок. Вся грудь у Гиренка в орденах и медалях. А у Бальжана — один значок ГТО едва поблескивал над кармашком.

— Что сидишь, пехота? — спросил танкист. — Мозоли считаешь?

Возможно, у фронтовика и в мыслях не было обидеть забайкальца. Но Бальжан вспыхнул как свечка: