Леонид Обухов - Операция «Ракета»

— Извините, лейтенант, но я очень устала от всех этих неприятностей... Спокойной ночи.

— Ауфидерзейн... [13] До свидания...

Мария направилась по коридору в сторону своей комнаты. В дверях задержалась, проследив, как лейтенант поднимается по лестнице на второй этаж, и быстро вернулась в холл. Не останавливаясь, вышла на улицу. Через минуту появился Такт.

— Здравствуйте... У нас мало времени. — Такт взял девушку под руку и незаметно вложил ей в ладонь записку. Прочтите — и сразу же уничтожьте; там явка, пароль и некоторые разведданные... — Помолчав немного, прибавил: — Очень волновался за вас... О вашем аресте мне сообщил наш человек из гостиницы. Он же сказал, что произошла ошибка...

— Мне тоже нужно кое-что сообщить вам... Если со мной что случится, передайте Морскому, что повариха из отряда Зайцева — предательница... Ее зовут Шура... Она получила какое-то задание в гестапо...

Простившись с Тактом, Мария вернулась к себе в номер.

Она хотела выехать в Калиште на следующее утро, но ни один автобус не выехал в тот день из города. Можно было бы выбраться пешком, тогда гестапо в тот же день узнало бы о таинственном исчезновении фрейлейн из седьмого номера гостиницы.

Лишь через два дня рейсовым автобусом Мария выехала наконец из города.

В четвертый раз отправились Николай и Ферко к домику лесника, чтобы встретить Марию.

Николай похудел и осунулся за эти три дня. Все в лагере заметили перемену, происшедшую с парнем, и догадывались о ее причине, в которой сам Николай боялся себе признаться. Но образ Марии неотступно преследовал его. Он вспоминал каждое ее слово, каждый жест ее, заново переживал каждый день, проведенный с нею.

И теперь, шагая по знакомой лесной тропинке, он молил судьбу вернуть ему Марию, не отнимать у него единственной любви, так неожиданно встреченной им на далекой, чужой земле...

Лесник уже ждал партизан, сидя на повозке, и без лишних расспросов они двинулись в путь. Каждый в душе хранил надежду: «А вдруг сегодня...»

Снова Николай с Ферко молча лежали в кустарнике, с нетерпением ожидая возвращения лесника. И когда вдали заскрипели колеса, Николай не выдержал — выскочил на дорогу. В повозке рядом со стариком сидела девушка.

— Машенька! — закричал он на весь лес и бросился навстречу. Мария тоже сразу узнала парня, на ходу соскочила с повозки и кинулась к Николаю.

— Машенька!.. Жива!.. Вернулась! — Николай подхватил девушку на руки, закружился с ней по дороге. А Мария гладила исхудавшее лицо парня, заглядывала в его сияющие глаза и повторяла:

— Колюшка, милый! Колюшка, милый!

Подбежал Ферко:

— Махно, дай хоть посмотреть на Марию... — и кинулся обнимать их обоих. — Мы уже ждали-ждали!..

— Ты еще скажешь, что скучали без меня? — засмеялась девушка. — Знаю я вас, хитрецов!..

— Махно аппетит из-за тебя потерял, — тараторил Ферко. — Не ест даже кашу с салом!.. И курит в землянке целыми ночами...

— А мы его снова выставим из землянки... Пусть на улице смалит свои сигареты...

— Согласен, Машенька, на все согласен, — обрадованно отвечал Николай, не сводя с девушки глаз, в которых сияло счастье...

В тот же вечер в отряд капитана Зайцева был отправлен связной, чтобы сообщить о предательстве Шуры, а радисты передали в Центр новые ценные разведданные.

При аресте у кухарки были обнаружены в кармане таблетки цианистого калия. Она поняла, что отпираться бесполезно и рассказала о задании, которое получила в гестапо — отравить Морского и его офицеров.

В штабе отряда «Вперед» состоялся серьезный разговор. Говорил начальник особого отдела капитан Олевский:

— Товарищи офицеры, случай с предательницей заставляет нас еще раз серьезно задуматься над нашей бдительностью и дисциплиной. Примеров беспечности можно привести немало... Командир отряда самолично уходит на задания, свободно разгуливает от одного отряда к другому... Комиссар и начальник штаба появляются в селах, занятых немцами... С сегодняшнего дня особым приказом запрещается офицерам отряда, командирам рот, групп покидать пределы лагеря без своей группы или специальной охраны. Командира отряда я прошу впредь появляться в лагере только со своим ординарцем...

— Опять ты за свое, капитан, — отозвался со своего места Морской. — Что я — фараон египетский, что ли? Меня же сюда командировали швабов бить, а не себя охранять...

— Олевский прав, командир, — сказал Бобров. — Это не его прихоть, а приказ Центра. И поскольку гестапо прицелилось в твою голову, начальник особого отдела обязан принять решительные меры...