Юрий Левин - Золотой крест

Посмеялись. Уселись один против другого в кресла, стоявшие подле письменного стола.

— Вот видишь, как все получается, Аркаша, — заговорил Кузнецов. — Мы живы. И опять встретились.

Волнуясь, Ворожцов снял пенсне, закурил и, отгоняя от себя дым ладонью, заметил:

— Я слышал, вы начали действовать не только агитацией, но и оружием?

— Да. Таков приказ Игнаца.

— А когда меня возьмете с собой?

— Скоро, парень. Совсем скоро. А пока продолжай писать в газету, прилежнее изучай польский язык. Пан Владислав Пянтковский должен безукоризненно говорить по-польски. Это пригодится.

— Я стараюсь, Саша. Каждый день запоминаю новые, слова.

— И хорошо. Я надеюсь, что твой «котел» сварит. — Кузнецов ладонью похлопал товарища по голове.

Всю ночь друзья не спали. Они не могли наговориться. Старинные стенные часы в коричневом футляре пробили шесть раз.

— Пора нам, парень, и расставаться, — вздохнул Кузнецов.

— И неохота, а придется, — подтвердил Ворожцов.

Друзья расстались. И опять потекли тяжелые, полные опасности дни в глубоком польском подполье.

...Мария Крапп опустила черные шторы на окна, включила свет и вышла на улицу нести постовую службу.

Аркадий Ворожцов принялся настраивать радиоприемник, стоявший на письменном столе. Шкала засветилась. Москва на шкале не значилась, но он знал, что надо поставить нить настройки на букву «к» в слове «Франкфурт» и заговорит столица Родины.

Сквозь свист и хрип прорвалась русская речь. Чуть-чуть повернул ручку вправо, и голос стал отчетливым, ясным:

— Передаем информацию для газет.

Диктор, которого Ворожцов никогда не видел, был для него сейчас дорогим, близким. Одно не понравилось — уж очень медленно он диктовал.

— В последний час, — донеслось из радиоприемника.

— Мария, слышишь? В последний час...

Но никто не отозвался. Она уже на посту.

— Наши войска заняли... — диктовал мужской голос.

— Что заняли, «какой город?

Диктор повторил:

— Наши войска заняли...

— Написал, — ответил Ворожцов, словно его кто-то спрашивал.

— Город Вязьму. Передаю по буквам: Владимир, Яков, Зинаида, Мягкий знак, Михаил, Ульяна. В-я-з-ь-м-у.

Радостью заискрились глаза, румянец лег на щеки. Услышав, что радиоприемник умолк, Мария Крапп вошла в дом.

— Наши взяли Вязьму! — взволнованно выпалил Аркадий.

— Вот и хорошо, — спокойно сказала хозяйка, снимая с себя жакетку. — Поздравляю, Аркадий Николаевич.

— Нет, ты ничего не поняла. Я говорю — Вязьму взяли...

— Ты думаешь, я плохо разбираюсь в географии? Вязьма — ваш русский город.

— Конечно, наш, но я не про это...

— А про что?

— Да я же в этом городе сидел в одиночной камере... А теперь он наш, собственный, свободный, — твердил Ворожцов и, хлопая в ладоши, заплясал чечетку.

Мария Крапп помолчала, постояла, вытерла носовым платком набежавшие на глаза слезы и с душевной теплотой пожала руку Аркадию.

В дни зимней кампании Советская Армия уничтожила огромное количество живой силы и техники врага, окружив, похоронила две немецкие армии у берегов Волги, забрала в плен свыше трехсот тысяч неприятельских солдат и офицеров, вырвала из фашистского ига сотни советских городов и тысячи сел и деревень.

Войска союзников разбили итало-германские полки и дивизии в Ливии и Триполитании и продолжали их громить в Тунисе.

В роковые для врага зимние месяцы удар по нему с востока слился наконец с ударом с запада.

Но борьба оставалась борьбой. Враг еще упорствовал, свирепо огрызался. Он использовал каждую возможность, чтобы советские войска как можно больше пролили крови.

Так было не только на переднем крае, но и во вражеском тылу, там, где боролись партизаны, партийные подпольщики, разведчики.

Весна принесла тяжелые испытания лодзинским подпольщикам. В партии оказался провокатор. Он предал патриотов. Гестапо разгромило типографию на Петраковской улице, арестовало многих активных борцов.

В поле зрения сыщиков попал и дом Марии Крапп. Хотя слежка результатов не приносила, шеф гестапо неизменно твердил:

— Продолжайте наблюдать. Есть основания полагать, что немка Крапп, прикрываясь своей национальностью, работает не в нашу пользу.

Наблюдение продолжалось.

На рассвете восемнадцатого апреля сыщики прибежали в гестапо, точно запаленные.

— В дом немки Крапп вошло трое мужчин с чемоданами, — докладывал старший.

А утром стало известно, что ночью произошли крупные хищения на армейском вещевом складе.