Эл Морган - Генеральская звезда

— Хорошо, Бадди, сейчас идем.

Бадди вышел, закрыв за собой дверь.

— Ты готова? — спросил я.

— Как полагается.

— Не знаю, как ты, Маргарет, но я лично буду чертовски рад его увидеть.

— Я всегда рада его видеть. — Она улыбнулась мне и потянулась за моим бокалом. — Можно отхлебнуть? На меня напал какой-то глупый страх.

— Нельзя ли попытаться обойтись без выпивки? Ведь тебе сейчас придется изображать примерную жену.

Над аэродромом с ревом пронеслась группа реактивных истребителей.

— Мне страшно, Гарри.

— Ну-ну. Возьми себя в руки.

Она тихо плакала.

— Так было уже не раз. Я не могу выйти встречать Чарли все с той же неотвязной подсознательной надеждой, что на этот раз действительно все пойдет по-иному.

— Тогда постарайся настроиться на другое. Считай, что ничего не изменится. Ведь ты прекрасно знаешь, что все будет по-прежнему.

— На этот раз я не уверена, Гарри. Может быть, и изменится.

Она вынула из кармана письмо и протянула мне.

— Я не хотела тебе его показывать, Гарри. В душе я продолжаю сомневаться. Вот почему я тебе ничего не говорила об этом письме. Может быть, оно не имеет значения, но все равно прочти. Он написал его в госпитале в Сеуле.

— И что же?

— Я больше не буду дурой, Гарри. Не побегу к нему, как верная собака, которая ждет ласки, а получает пинок. Так было слишком часто. Сначала я вообще не хотела сюда ехать. Но надо было. Я знала, что обязана приехать ради него. Потом я начала пить, чтобы снова стать, как ты выражаешься, прежней гордой Маргарет. Но и это не подействовало. Несмотря ни на что, меня не покидало старое, знакомое чувство, что на этот раз, быть может, все пойдет по-другому. И теперь я могла опираться на нечто, чуть более существенное, чем одни лишь надежды.

— На это письмо?

— Прочти.

Я открыл письмо. На первых двух страницах Чарли рассказывал о лагере военнопленных и неоднократно повторял, что у него все в порядке. На второй странице был абзац, который я прочел дважды.

«Я сказал корреспондентам, что был без сознания, когда противник ворвался на нашу позицию. Это неправда. У меня были пулевые ранения в ноги и осколочное в спину, но я еще мог ходить, вернее ковылять. Я намеревался с криком броситься навстречу первому солдату, с тем чтобы он меня застрелил. Но тут, сидя в одиночестве на этой сопке в ожидании противника, я понял очень многое. Я понял, сколько горя причинил тебе. Понял, что в конце концов заслужил эту звезду на погоны. Понял, что Элен действительно умерла. Но самое главное — понял, что хочу жить, а не умереть. Я поднял руки вверх и плача сидел в своем окопе. Я плакал об Элен, о тебе и немного о себе. Как ни странно, Маргарет, но мне спасла жизнь именно эта звезда на погонах. Солдат испытывает благоговейный трепет перед генеральской звездой. Будь я пониже чином, меня обязательно застрелили бы, но генералов не убивают. Они представляют большую ценность как источник информации и в качестве заложников. Итак, меня положили на носилки, отнесли в тыл, и я стал военнопленным. Я пишу очень плохо, но хочу, чтобы ты знала, что твой муж возвращается домой. Не жених Элен, не генерал Бронсон, не человек, за которого ты вышла замуж, а твой муж».

— Видишь? — спросила Маргарет, когда я кончил читать.

— Вижу, Маргарет. И, может быть, он тоже видит.

— Ну ладно. Я готова.

— Настоящая Мирна Лой.

Мы вышли через зал ожидания. Бар был пуст. У самых ворот нас заметил полисмен и помог пробиться сквозь толпу. Оркестр, школьники, военные чины — все были на местах. Корреспонденты и фотографы уже вышли на взлетное поле. Телевизионная камера шарила вдоль толпы, собравшейся на прогулочной галерее. Я заметил военный самолет, идущий на посадку.

— Вот он, — сказал я.

— Где? — спросила Маргарет.

Я показал ей самолет, и она следила за ним, пока он не коснулся земли; она не отрывала глаз от самолета и пока он выруливал по взлетному полю. Наконец машина развернулась, двигатели замолкли, и служители быстро подкатили трап. Почетный караул замер по стойке «смирно» и взял винтовки на караул. Оркестр заиграл встречный марш, и я с удивлением обнаружил, что плачу. У меня всегда была слабость к оркестрам и парадам.

Дверь самолета открылась, и на трап вышел Чарли Бронсон. Толпа разразилась ликующими криками и увлекла нас вперед. Я оказался рядом с Маргарет у подножия трапа. Чарли стоял наверху и улыбался. Он почти не изменился — немного похудел, немного поседел, но остался тем же Чарли. Увидев Маргарет, он сбежал по ступенькам и заключил ее в объятия. Тесно прижавшись друг к другу, оба плакали.