Эл Морган - Генеральская звезда

— Как же ты собирался это сделать?

— Я сказал ему, что мне кое-что известно о твоих грязных делишках.

— Что-что, а уж грязные делишки — твой хлеб.

Чарли взглянул на меня, покраснел и сжал кулаки.

— Ах, это тебя задевает? Бьет по больному месту? Думаешь, ты один имеешь право на жестокость?

— Я сказал ему, что вхож к издателю твоей газеты и что ты не рискнешь терять работу из-за паршивых двадцати пяти тысяч долларов. Я выразил уверенность, что сумею получить фотографии и заставить тебя молчать.

— Представляю, как он был тебе благодарен.

— Еще бы! Он сказал, что, если я сумею это сделать, он будет мне очень обязан.

— И ты, конечно, не преминул воспользоваться открывшейся возможностью?

— Я сказал, что, если мне удастся тебя уговорить, я буду рассчитывать на его благодарность. Он обещал сделать все, что я захочу, если я получу фотографии. Тогда я сказал, что хочу, чтобы мне присвоили звание, и предложил ему по возвращении в Вашингтон заняться этим делом, а я останусь здесь и буду обрабатывать тебя.

— Иначе говоря, ты намерен некоторое время помучить его неизвестностью?

— Армия долго мучила меня неизвестностью, Капа. Это может даже пойти Холли на пользу и немного убавить его пузо.

— Ты садист.

— Да, пожалуй.

— А еще распространяешься тут о своем одиночестве и своей дружбе ко мне. Да, ты действительно одинокий человек. Многие крупные гангстеры тоже были одинокими людьми.

— Брось, Капа. Ведь ничего особенно плохого я не сделал.

— Ты считаешь, что в твоих поступках нет ничего особенно плохого? Ты не видишь в том, что натворил, ничего безнравственного и бесчестного?

— В отношении Холли Хэллорена?

— Нет, черт возьми, в отношении меня, а не Холли Хэллорена. Меня. Понимаешь, меня!

— Неужели для тебя действительно имеет значение, что какой-то болван вроде Холли Хэллорена сочтет тебя шантажистом? Да наплевать тебе, что подумает Холли Хэллорен.

— Не в этом дело, полковник. Совсем не в этом.

— А в чем же дело?

— Дело в том, что ты так одержим мечтой о звезде на погонах, что дружба для тебя ни черта не значит. Ты готов раздавить любого, кто встанет на твоем пути, будь то немецкая армия, я или твоя жена.

— Маргарет здесь ни при чем. Очень жаль, что ты так относишься к этому, Капа.

— Какого же отношения ты ожидал?

— Я ожидал, ты поймешь, что есть у меня вожделенная цель, иначе я не стал бы делать того, что мне пришлось.

— Ступай-ка отсюда ко всем чертям, Чарли. Иди зарабатывать вторую звезду. Охота ли тебе оставаться бригадным генералом, если есть еще не использованные друзья?

Чарли встал, взял со стула шляпу и пальто, надел и направился к двери.

— Когда-нибудь, Капа, ты, может быть, все поймешь.

— Я и сейчас достаточно хорошо понимаю.

Он открыл дверь и задержался у выхода.

— Пока, Капа, — сказал он.

— Пока, генерал.

— Рассказывал ли он тебе о нашей встрече и о том, что произошло? — спросил я.

— В то время мы мало были вместе, — ответила Маргарет. — Я жила в Фоллвью. Он все время был в разъездах — как коммивояжер, — временно замещая то одного то другого начальника.

— Да, ну и вечерок был!

— В каком смысле, Гарри?

— Ты не знала Холли Хэллорена? Такой большой, толстопузый дядя. Бригадный генерал, а может быть, уже генерал-лейтенант к тому времени. Краснорожий. Жену его звали Сэл.

— Вечно смеялся над собственными остротами?

— Да, да, этот самый.

— Помню, помню. Мы еще его звали Шик. Мы очень часто встречались, когда жили в Вашингтоне. Кажется, он учился на одном курсе с Чарли в Вест-Пойнте. А что?

— В тот вечер я встретил его с Чарли в ньюйоркском баре. Чарли никогда не рассказывал тебе об этом?

— Нет. А разве он обязательно должен был рассказать?

— Не знаю. В то время мне это казалось важным. Но в конце концов, может быть, это было вовсе и не так важно.

— Чарли работал в Нью-Йорке почти целый год. Потом его вдруг вызвали в Вашингтон, назначили на постоянную должность в Пентагоне и присвоили генеральское звание.

— Когда это было?

— В марте или апреле 1949 года.

— А не раньше?

— Я уверена, что это было в марте или апреле. Полню, примерно через месяц после нашего приезда в Вашингтоне наступила адская жара. У нас был дом в Джорджтауне. Это был старинный дом на одной из тихих, мощенных булыжником улиц. Я любила его.

— Ты уверена, что это было не на рождество 1948 года или в начале января?

— Совершенно уверена. В том году Чарли приезжал на рождество домой. Казалось, он переменился.