— Возможно, и в самом деле происходило?
— Не знаю, я не нашел ответа. Кто, по-твоему, подлинные жертвы в армии мирного времени?
— Кто?
— Жены. У нас по крайней мере хоть было чем себя занять — мы играли в солдатики, проводили всякого рода упражнения и учения, отправлялись в лагеря и все такое.
А у наших жен ничего этого не было. Сколько можно бегать по магазинам? Не потому ли армейские семьи всегда так многочисленны? Женщины находят утешение в своих младенцах. У нас с женой детей не было. Наши жены встречались друг с другом, играли в бридж, занимались рукоделием и даже устраивали с этой целью посиделки. Но чем бы они ни занимались, дело никогда не обходилось без выпивки, и уже года через два я обнаружил, что к вечеру Маргарет всегда бывала навеселе. Откровенно говоря, я не очень возражал. Почему? Да потому, что в те дни и сам никогда не пропускал случая выпить. Слава богу, что началась война.
— Как, как?!
— Слава богу, говорю, что началась война. Вам, штатским, не очень приятно слышать такое? А может, боженька для того и напускает войну, чтобы военные не посходили с ума. Если ее не будет, к примеру, на протяжении жизни двух поколений, все солдаты закончат свои дни в сумасшедшем доме. По крайней мере сейчас мы хоть работаем по специальности. На практике применяем знания, которым нас учили, занимаемся тем, к чему все время готовились. Как-то сразу мы приобрели престиж и значение. Хочешь знать правду, Капа? Если бы не началась война, я бы по-прежнему оставался первым лейтенантишкой, известным тем, что его жена — пьяница. Если бы я не подал рапорт об отправке в действующую армию, то, наверно, до сих пор играл бы в бойскаута где-нибудь в захолустном гарнизоне. Капитаном я стал лишь потому, что по дивизионному штатно-организационному расписанию командиром роты может быть только капитан. Мне удалось уцелеть, я получил назначение на должность начальника разведывательного отделения штаба дивизии и звание майора. Теперь я подполковник, так сказать — начальство, хоть и небольшое. Если война затянется, могу добраться и до звания бригадного генерала. По-моему, теперь даже Маргарет немножко гордится мною. По ее мнению, я теперь знаю что к чему, и она надеется, что после моего возвращения ей больше не понадобится проигрывать в бридж.
— Когда ты понял, что ненавидишь армию?
— Я уже говорил — года через два после Вест-Пойнта.
— Как это произошло? Внезапно? Ты что, проснулся однажды утром и воскликнул: «О боже, как я ненавижу армию!»?
— Нет, не так сразу... Хотя позволь! Это не ответ, но, возможно, ты меня поймешь. В свое время я неплохо играл на пианино и собрал кучу пластинок с записями камерной музыки — в частности, почти все симфонии Брамса и Бетховена. Как-то утром я обнаружил вместо пластинок груду обломков под окном. Оказывается, накануне вечером один мой гость напился до чертиков и выбросил пластинки в окно, решив, что это будет очень забавно. А я мог только мило улыбаться: «Ну и шутник же вы, ну и шутник!..» Мой гость имел чин майора, и я должен был называть его шутником, а не пьяным негодяем... Теперь тебе понятно? Нет? Попробуем другое. Мне осточертело музицировать на кутежах и танцульках в офицерском клубе. Я перестал посещать концерты после того, как мой командир заявил, что я подаю плохой пример своим людям, отправляясь слушать всяких там заезжих иностранцев-гастролеров с их заумной музыкой. Я стал было играть в шахматы со своим взводным сержантом, но пришлось отказаться, поскольку командир заявил, что во внеслужебное время офицеры не должны общаться с сержантами. Я рискнул возразить и спустя некоторое время получил от него плохую служебную характеристику. Однажды вечером я застал у себя в спальне капитана — он пытался изнасиловать Маргарет. Ну, дал ему разок по физиономии. Официально мне ничего не сказали, а через три недели выставили из части, да еще и задержали производство в следующее звание.
— Но такие вещи происходят не только в армии.
— Правильно, но с любой другой работы можно уйти когда вздумается, а я уже был не юноша и никакой специальности не имел. Было поздновато уходить со службы и начинать карьеру с рассыльного. Конечно, и на гражданке происходит то же самое, но там вы вольны бросить одно место и устроиться на другое. А что было делать мне?
Бронсон заметил, что я украдкой взглянул на часы.
— Знаю, знаю, уже поздно. Извини, пожалуйста, тебе, наверно, наскучило мое жизнеописание.
— Нисколько.
Читать дальше