Елена Ржевская - Далекий гул

А я? На всем долгом пути, почти четырехлетием, мне и в самом необузданном воображении не могло привидеться, что при падении Берлина я окажусь в «логове зверя» и там же, в последней ставке Гитлера застигнет меня окончание Второй мировой войны, первый день Победы, 9 мая.

Предыдущие ставки Гитлера именовались «Волчья яма», «Ущелье волка», «Медвежье логово»… Теперь это был всего лишь фюрербункер — подземелье, примыкавшее к бомбоубежищу рейхсканцелярии, на Вильгельмштрассе. В полукилометре отсюда рейхстаг, где давно ничего государственно важного не происходило. Главное здание III рейха — резиденция рейхсканцлера Гитлера — эта имперская канцелярия — Reichskanzlei.

Бункер Гитлера спешно достраивался в дни уже начавшегося Берлинского сражения. Он имел мощнейшие железобетонные перекрытия, запасный выход во внутренний сад, что было важным на тот случай, если рухнет наземное здание и придется выбираться из-под завалов. Двухэтажный бункер был связан с общим подземельем рейхсканцелярии сложными длинными переходами, и выход в сад, задуманный как запасный, стал и основным входом в бункер.

Отсюда, из сада, попасть в него просто. За дверью спуск вниз — около сорока ступенек каменной лестницы, семь метров в глубь земли.

Темнота. Электричество порушено. Хлюпаешь сапогами по лужам натекшей на каменный пол воды. Удушливая сырость.

Приемная. В кабинете Гитлера луч карманного фонарика майора Ветрова обводит письменный стол, диван с белой в цветочках обивкой.

Вот это и есть подземелье, откуда власть фюрера и в последние дни все еще так причудливо простиралась над рушащейся фашистской Германией.

Из кабинета одна дверь — в туалетную комнату, другая — в спальню: кровать, платяной шкаф, сейф. Здесь ковер под ногами глушит наши гулкие шаги по каменным плитам пола и чавканье подошв, ступивших в лужи.

Среди бумаг, обнаруженных в комнатах Гитлера, была папка с грифом «Конфиденциально!», каждый лист в ней помечен: «Личный документ фюрера». В папке собраны, видимо, наиболее важные для Гитлера черновики его писем, воззваний, инструкции.

Я переводила их.

Бумаги датированы 1932 годом. Гитлер домогается власти. В его послании тогдашнему президенту фельдмаршалу Гинденбургу поток льстивых тирад и заверений в преданности и на все лады апология большой войны: «Независимо от того, как бы ни заканчивались героические круги Германии, великая война всегда сообщит нашему народу чувство гордости…»

Гинденбург отдал Гитлеру власть, и чем это кончилось — известно. Гитлер привел Германию к вожделенной им большой войне, а немецкий народ — к неисчислимым жертвам и страданиям.

Геббельса вынесли на Вильгельмштрассе перед рейхсканцелярией. Это как-то само собой получилось в апофеозе того дня. Берлин пал. Его гауляйтер, комиссар обороны Берлина, министр пропаганды, правая рука Гитлера, мертв. Геббельс был узнаваем, так пусть увидят его воины-победители и жители Берлина. За неимением в этот день Гитлера обгоревший Геббельс символизировал крах Третьей империи.

Улица была густо задымлена, еще не развеялась гарь сражения, не выгорели, не унялись пожары. Здание рейхсканцелярии во вмятинах от снарядов, побитое осколками, в зазубринах рваных стекол, но уцелевшее. Цел и орел со свастикой в когтях над главным входом. Вмазаны в стену рейхсканцелярии, разнесены по всему ущелью улицы искореженные машины противника.

Из жителей города мало кто проник сюда. Скопились группками офицеры, солдаты. Снимала кинохроника.

И Геббельса обступили какие-то командиры, желая попасть в кадр.

Я стояла в стороне и в какой-то момент издали увидела майора Ветрова, не двинувшегося с места, потемневшее, заострившееся лицо его почти неузнаваемо, он, подавшись вперед, оцепенело смотрел на мертвого Геббельса.

Вся эта сцена с черным трупом на подмостках, в клочьях нацистской формы, со странно уцелевшей на черном оголенной шее желтой петлей галстука, с шевелящимися под ветром ржавыми от огня концами, казалась гротеском истории. И не символична ли эта желтая петля на шее изобретателя шестиконечной звезды?

За неделю до нападения на Советский Союз Геббельс записал в дневнике, вернувшись с тайного свидания с Гитлером: «У нас и без того столько на совести, что мы должны победить», — сказал ему фюрер. «Иначе наш народ и мы во главе со всем, что нам дорого, будем стерты с лица земли». И еще: «Фюрер говорит… а когда мы победим, кто спросит с нас о методе?»