Николай Логинов - Что было, то было (повести, рассказы)

Спустя несколько минут Ермолин удобно устроился у окна за столиком в ленинской комнате и писал страницу за страницей. Это было письмо матери, самое длинное и самое искреннее в его жизни. Нет нужды рассказывать о нем. Наталья Никитична узнала из письма обо всем, что наболело на душе у ее Сани, и еще дороже стал он для матери…

Подводная лодка после того не раз бывала в дальних и ближних походах. В службе ее трюмного машиниста Александра Ермолина были удачи и огорчения. Но никогда он не раскаивался в том, что написал тогда искреннее, настоящее сыновнее письмо матери. А службу его уже не сравнишь с прежней, да и сам он далеко не тот, если зовется старшим матросом, отличником.

Настанет и такой день, когда Саня Ермолин получит свой первый отпуск и поедет в родную Сосновку. Теплым ли летом это будет, зимой ли вьюжной — не все ли равно ему, если люб родимый край и если на душе солнечно!

1958

Федор Векшин не думал, что так трудно будет писать автобиографию. Заявление — то сразу далось. Мечта связать свою судьбу с партией давно выношена в сердце. А тут запнулся. Переворошил все, что было в жизни, а на чистый лист, кроме заголовка, не легло ни единого слова. Ему уже казалось, что и писать-то нечего. Родился в тысяча девятьсот тридцать восьмом, в селе таком-то, Нюксенского района, Вологодской области. Ну а дальше? Ходил в среднюю школу, потом работал в колхозной кузнице у Лукьяныча. И все?

Презабавный был этот старик Лукьяныч. Любил свое дело крепко. Не раз говаривал: «Учись, Федька, пока я жив. Кузнецы людям завсегда будут нужны. Вот что они могут, гляди-ко!» Вынимал из горна иссиня-белую болванку и, ворочая ее щипцами на наковальне, молотком указывал, куда должны ложиться Федькины удары. Приговаривал: «Т-так ее!.. Т-так!» Снопы искр сыпались по сторонам, и в сумрачной кузнице от этих искр, от гула молота становилось светло и весело.

Потом Лукьяныч кидал потемневшую болванку на горячие угли. Федька приводил в действие мехи — раздувал сизоватый огонек в горне. И когда металл снова доходил до белого каления, ковка продолжалась.

Отдыхали на скамейке под осокорем. Старый кузнец разглаживал позеленевшую от времени бороду, щурился на солнышко, набивал махоркой свою древнюю трубку с кривым коротким чубуком и, попыхивая дымком, заводил житейский разговор:

— Вот и нашего брата, людей, жизнь так же уминает, как мы железяку. И с этого боку влепит, и с другого шибанет, и обожжет, и ошпарит… Глядишь, человек-то и зреет умом, начинает понимать, почем фунт лиха. Да иначе и нельзя. Без закалки, сам знашь, нет стали… Вот на Северном фронте у нас в гражданскую, бывало…

Федька уже знал, что бывало с Лукьянычем и его товарищами в гражданскую войну, но рассказы об этом слушал всегда внимательно. И понимал — не дрожали наши люди за собственную жизнь, смело шли на смертный бой с буржуями и интервентами за родную землю, за свободу рабочих и крестьян, за правду народную.

В другой раз Лукьяныч поучал Федьку, какие люди бывают:

— Много, Федор, кругом нас людей, и все разные. Один с огоньком, с задором, не признает жизни без дела, без своей полезности для всех, и всегда он на быстрине. Другой — и шумный, с видимостью, а пустой, болтунок. Третий — как ледышка, не дымит, не греет и для чего живет — не знает. А то есть еще любители на чужой хребтине в гору взбираться, паразиты, одним словом. Ясно, настоящие-то люди те, которые украшают землю своим делом, люди радостные, светлые умом и сердцем, люди трудовые, от них и след в жизни остается памятный, красивый…

Да, как ни приятно вспоминать беседы Лукьяныча, а автобиографию за тебя никто не напишет. Лист все еще чистехонький лежит. Отцу — тому проще было. В партию, вступал на фронте, в боях под Великими Луками, в сорок втором году. Уже медаль «За отвагу» на груди была. Лет и дел за плечами у рядового пехотинца Ивана Егоровича Векшина значилось побольше, чем теперь у сына-моряка, — с должности председателя колхоза на фронт-то ушел.

Вот бы посоветоваться сейчас с отцом. Он подбодрил бы небось: «Смелей, Федюха! Давай без оглядки!» Чем-то занят он со своей полеводческой бригадой? К севу готовятся, наверно. На веретьях, поди-ка, уже прогалинки чернеют, ручейки лопочут по оврагам. На Сухоне скоро лед тронется, над полями журавли потянутся на север… Там ждут моряка на побывку не только отец с матерью и братишка с сестрой. Ждет еще Леля. Ольга Павловна. Она уже учительница…