Николай Логинов - Что было, то было (повести, рассказы)

Среди друзей — та, что люба ему. Он знает: в ее грустных синих глазах наверняка стоят слезинки, готовые вот-вот скатиться на пыльную дорогу, — только обернись он, взгляни на нее.

Мать, словно подслушав его, тихонько говорит:

— Тасе-то пиши, не забывай. Скучать она будет.

— Мама!.. — останавливает он.

Впереди на колхозной пролетке едет младший братишка Сани — Володя. Он не торопит лошадь, знает, что к поезду успеют.

Выходят на поскотину.

— Остановись, Вовка-а! — кричит мать Володе.

Настает время прощания. Ватага сразу становится шумной. Александр взволнованно глядит на друзей, улыбается…

Улыбка и сейчас скользнула по губам Ермолина. Он спохватился, будто сон стряхнул с себя: «Плакать надо, а ты!..»

Да, минул год, на исходе второй. Многие из его товарищей уже успели побывать в отпуске, а ему и заикнуться нельзя — заказана дорога на побывку к родным. Вот прибавилось еще одно — тяжелое — взыскание… Уснуть бы надолго-надолго, а пробудиться прежним, незапятнанным, без дурной славы, и начать бы всю службу сызнова, по-хорошему. Уж он сумел бы строгим быть к себе!

Опять лицо матери встало перед ним, и голос — добрый, родной — послышался будто наяву:

— Запомни, Саня: платье берегут снову, а честь — смолоду…

Мать в первый раз говорила с ним, как со взрослым. Было это вскоре после смерти отца. Сане пришлось тогда оставить восьмой класс, идти на колхозные работы.

Ему вдруг стало жалко мать. Хлопотунья, труженица, вдова с тремя детьми — много ли знала в жизни радостей?! А он еще добавил заботы, тупица, — писать ей даже перестал… Что она только не передумает теперь о нем! Вспомнит своего Саню — пригорюнится, всплакнет украдкой от Володи, от Галинки…

Захотелось тотчас же написать матери, приласкать ее, до времени поседевшую, успокоить. А о чем писать? О том, как, не заметив, помаленьку растерял свою матросскую честь? Понапрасну растревожишь только. Если бы самому появиться дома — другое дело.

Принесли обед.

Матрос Огурцов, которого Ермолин почти не знал, подавая обед, заговорщически шепнул ему:

— К тебе мать приехала.

Ермолин с обидой в голосе огрызнулся:

— Еще что соврешь?

Огурцов не ожидал такой неблагодарности и уже равнодушно сказал:

— Не веришь — не надо. А я сам в проходной слышал, как она расспрашивала: «Родимый, скажи, как мне туточка разыскать свово сынка Александра Михайловича Ермолина?»

Передавая слова матери, он так подделался под ее голос, что уже нельзя было не поверить. Ермолин побледнел.

Когда он снова остался один, нахлынуло отчаяние. Ребята, чего доброго, уже ляпнули матери: «Сидит ваш ненаглядный Саня…» А старшина? Вряд ли упустит он такой удобный случай, чтобы не пожаловаться на непокорного подчиненного. Ермолин ясно представил, как Ржаницын изливает его матери свою накипевшую горечь: «И вырастили же вы, Наталья Никитична, такого непокорного сына. Просто сладу с ним нет. Своего командира не слушается, грубит. Дело до большой неприятности дошло. Вам повидать его не терпится, а он, знаете, где коротает время?..» А вдруг ее провели прямо к капитан-лейтенанту?.. Росинки пота выступили на лбу. Ермолин рад бы не думать, будь что будет, но догадки, одна мрачней другой, лезли в голову. Хоть бы не уехала обратно расстроенная, подождала бы… Еще почти двое суток… Как долго!..

Он не сдержался, застонал.

Командиру подводной лодки Киселеву о приезде матери Ермолина доложил старшина 2-й статьи Ржаницын.

— Ну что ж, — сказал капитан-лейтенант, — договоритесь от моего имени с дежурным по части, чтобы пропустили.

— К вам ее провести? — спросил старшина.

— Да.

— А Ермолина, товарищ капитан-лейтенант, по такому случаю… освободить бы до срока. — Голос Ржаницына вдруг стал тихим и неуверенным.

— Не так-то просто это сделать. — Командир дотронулся кончиком карандаша до своих черных усов. — А что, пожалели?.. Его или мать?

— Знали бы вы, как ему тяжело сейчас.

— Уже успели сообщить?.. А матери?

— Ей про то ни слова. Я сказал, что сын занят пока.

— Зря вы хлопочете о Ермолине, старшина. Не вам ли он насолил своим поведением? Пускай поболит душа у него как следует. Верно, товарищ старший лейтенант? — обратился командир к молчаливо слушавшему этот разговор своему заместителю по политической части Сорокину.

Тот задумчиво произнес:

— Трудный случай…

Сорокин пришел на корабль из академии лишь месяц назад, но командир уже успел приметить в нем хорошую черту — умение разбираться в людях, вникать в их запросы, находить общий язык с матросами и старшинами. Заместитель был чуть старше командира возрастом, прошел рядовым флотскую службу, прихватил войну, у него, пожалуй, побольше житейского опыта, и командир прислушивался к его мнению.